Прозрачная маска - [3]

— Записываю тебя в баскетбольную секцию.

Мама была счастлива, что меня замечают, но и немножко тревожилась:

— И отец у тебя был такой… Всегда его приглашали первым…

Через два года меня избрали капитаном команды, и когда мы играли с командой женской гимназии и повели со счетом 28:6 и наши болельщики кричали хором: «Ана Ман… А-на Ман…» (так меня называли для краткости — мое полное имя Анастасия Манолова), я впервые почувствовала сладость славы. Ноги у меня обмякли от тщеславия. Чувствовала, что рождена для спорта, и гордилась своим высоким ростом, считала своим знаменем… Целый год после этого мечтала только о спорте, а потом в течение месяца не переставала плакать, даже хотела выброситься из окна больницы, в которую попала со сломанной ногой. Во время встречи с национальной сборной столкнулась с одной из девушек незадолго до финального свистка… Больше никакого баскетбола и никаких резких движений. Полный покой, медленные прогулки и чтение книг. Так сказал врач моей учительнице по физкультуре. «Не огорчайся, — успокаивала меня воспитательница. — Ты молода, все поправимо. Будешь тренером…»

Покончила со спортом, с отличием окончила училище и, по тогдашним инструкциям, имела право поступать на любой факультет. Предпочла исторический, Я где-то читала, что народы, подобно отдельным личностям, делают ошибки и тот, кто хорошо знает историю, будет прозорливее в собственной жизни. Ввиду того что я была одна и мне не с кем было посоветоваться, приходилось опираться на науку. В августе отправилась в Софию. Мама положила мне груш и жареного цыпленка в корзину, специально сплетенную для данного случая. В одном из туннелей я решительно бросила корзину и впервые почувствовала самостоятельность, которая вдруг испугала меня. Перед входом в канцелярию университета собралась толпа девчонок (на ребят я боялась даже взглянуть, чтобы какой-нибудь из них не подумал плохо). Мне казалось, что все они в шелковых платьях и подсмеиваются надо мной. Встала последней. К полудню мне стало дурно от усталости и тесноты. Тогда ко мне подошел высокий молодой человек и что-то смахнул с моей головы. Каштановый лист. «Так вы еще красивее», — сказал он так любезно и доброжелательно, что я готова была пойти за ним. Этот проклятый страх, что никому не могу понравиться и всю жизнь буду одна, мучил меня еще тогда. Осмотрелась. Вокруг девчонки с тонкими лицами и соблазнительными, стройными фигурками расхаживают с матерями, без стеснения курят, говорят о любви и о курортах, а я в простеньком ситцевом платьишке, в прорезиненных тапочках, начищенных зубным порошком и протертых до дыр на пальцах, волосы закручены в пучок, ноги поцарапаны, ногти на пальцах рук обгрызены: я их обгрызла, пока ехала в поезде.

Мне казалось, что все смотрят на меня и обсуждают: «Посмотрите на это чучело…» Стиснула в руке диплом, завернутый в кусок газеты, взглянула на него тайком, и шестерки[1], выстроившиеся в столбец, показались мне похожими на обезьян, повисших на веревке… Уже тогда, видимо, чувствовала то, что теперь знаю совершенно точно: жизнь не в дипломе, а совсем в другом…

В этот момент мимо прошел тот незнакомый молодой человек, который сказал: «Так вы еще красивее». Я снова почувствовала к нему искреннюю благодарность и уважение. Скрываясь, последовала за ним, но только до одной двери, на которой была табличка «Кафедра психологии»; теперь я уже знала, что буду учиться тому, с чем связан он.

Молодой человек оказался студентом выпускного курса. Вместе мы учились только год. Он говорил мне, что я похожа на Грету Гарбо. Встречались мы всего два или три раза. Его окружала толпа девушек, и всех он спрашивал: «Не правда ли, она похожа на Грету Гарбо? Фигура, походка, особенно эти покатые плечи и, наконец, глаза…» Девушки пили лимонад, отвечали ему уклончиво, от чего я была готова вскочить и бежать прочь, но не уходила, а он снисходительно слушал и обращался ко мне: «Не слушай их, у них нет ни капли воображения». В конце концов он уходил с одной из них, предоставляя мне возможность рассчитываться за лимонад, а на прощание всегда говорил: «Грустные девушки гораздо красивее!»

Снова встретилась с ним совсем недавно. Он уже стал кинорежиссером. И даже предложил позвонить ему, если потребуются деньги. Хотел мне подыскать какую-нибудь роль. Когда я узнала, чем он занимается, пообещала поместить о нем маленькую, но яркую статейку в журнале. Помнится, его предложение вызвало у меня улыбку.

Факультет психологии закончила со стипендией и двойной сменой работы в строительной бригаде. Все считали, что я слишком усердствую. Никто, конечно, не подозревал, что мне не на что купить зимнее пальто. На выпускной бал не пошла по той же причине. Приятель брата из пограничников — майор столичного управления Министерства внутренних дел — помог устроиться на работу в детскую комнату милиции… Дал мне взаймы денег на пальто и пригласил к себе на обед. Жена у него оказалась очень любезной женщиной, но при прощании приглашения не повторила.

Детская комната размещалась за пределами здания управления, и очень скоро капитан начал наносить мне визиты. Курил, предлагал сигареты, не поднимая на меня глаз, просто протягивал пачку, держа ее в подвешенном состоянии в течение девяти секунд — я это заметила по тиканью его часов, — смачно затягивался и выпускал плоскую струю дыма. Садился, склонив голову, и, уставившись на каретку пишущей машинки, курил. Я смотрела на его руки — всегда только на руки, — а он, перед тем как уйти, обнимал меня.