Прозрачная маска - [53]

Ночью, после торжества, привел его в общежитие, уложил спать и остался у него до утра. Следил за его дыханием. Слышал, как он во сне что-то говорил неразборчиво, а один раз даже смеялся. Вытащил из его портфеля паспорт и при свете луны прочел, что родился он в селе Сандански в 1952 году. Зовут его Свилен Маринкин Маринов. Моим сыном он быть не мог. Если Дамяна родила ребенка и он оказался парнем, то это должно было случиться в 1946 году в Свиштове. Почему непременно в Свиштове? Может быть, она переехала к своим родителям в Сандански? И там? Но годы? Шесть лет разницы. Какое значение имеют годы, если парень похож на меня! Действительно похож. Ничего, что русоволосый. Мать у него была беленькая. Дети походят на своих отцов. Смотрел я на него, и мне так хотелось, чтобы моя версия оказалась действительностью. В конце концов я на самом деле поверил в нее. Это никому не мешало. Мне не терпелось разбудить его. Я даже потеребил его за нос. Однако, подумав: «Не будучи настоящим отцом, ты уже выражаешь свои эгоистические проявления», — решил: пусть поспит. И ушел.

После этого парень довольно долго отсутствовал. Учился на курсах повышения квалификации. Мучительно дожидаясь его возвращения, я уже подготовился к разговору. Собирался ему сказать, что я его отец. Что очень долго его искал. Словом… так, как это изображается в кинофильмах. Приготовил очень хорошие слова. Был настолько счастлив его появлению, что совершил непростительную глупость: достал бутылку водки и стал накачивать его. Пил и сам. Потом начал истерически смеяться, плакать и никак не мог остановиться и справиться с собой.

— Однако, кажется, ты хватил лишку, — пролепетал парень.

Я согласно кивнул, глупо улыбнулся, а слезы все текли и текли. Почувствовал, как он осторожно положил мне руки на плечи, аккуратно раздел, снял с меня ботинки и бережно уложил на кровать. Старательно укутал меня одеялом (помню каждое его движение) — это был первый и единственный человек в жизни, который так любовно заботился обо мне, не рассчитывая получить ничего взамен. На улице шел дождь, и Свилен нервно смотрел в окно. Может быть, у него была назначена встреча с девушкой. Я радовался дождю, хотя знал, что это эгоистично. Когда дождь прекратился, парень, свернувшись, спал около меня, а я никак не мог заснуть. «Сын, сыночек». Непривычными для меня были эти слова. Даже движение губ казалось мне неестественным при их произнесении. Было что-то праздничное в том, что на вешалке висела его молодежная куртка, из кармана пиджака торчали две цветные авторучки, подкладка была в сеточку, словно пчелиные соты.

Я осторожно поднялся с постели, боясь разбудить Свилена. Отправился за молоком, встал в очередь, которая казалась мне очень длинной. Хотелось чем-то умилостивить этих невыспавшихся женщин, чтобы пропустили меня без очереди: жаждал скорее вернуться домой и застать Свилена спящим. Люблю смотреть, как просыпается любимый человек. Он словно возвращается откуда-то, где был без тебя. Возвращается и уже принадлежит тебе.

Принес продукты и начал суетиться, как ненормальный. Казалось, предметы потеряли свое предназначение, а я не знал, как ими пользоваться. Смотрел на его вещи как на часть его самого. И мне стало тяжко, как будто он умер. Большая радость и страшная мука, кажется, где-то соприкасаются, иначе не могло бы то и другое вызывать слезы. А может быть, слезы — это наша неспособность пережить правду, будь она радостная или печальная.

Наконец Свилен проснулся.

— Ты когда-нибудь ездил в Сандански?

— Никогда.

— Жалко.

«Он еще не проспался после выпивки», — подумал я.

— Вставай, будем завтракать. Потом, может, съездим туда, это ведь недалеко. Сегодня воскресенье, день наш. У меня есть машина. И деньжата, бог дал…

Я говорил, как человек, которому раньше это было запрещено. Все во мне ликовало.

— Мама говорила, что он был фотографом. Жил у нее на квартире. У него была покалечена нога, и поэтому она рассчитывала, что он возьмет ее замуж.

Его слова огорчили меня. Я подумал: «Вот и кончилась моя радость. Это наказание за Жечку и ее ребеночка!»

Все последующие месяцы жил в ожидании возмездия. Дошел до того, что однажды ночью составил список деяний, которые, по-моему, были добрыми, а для других — непростительным злом. Свои поступки оценивал со всей строгостью. Всего их набралось двадцать шесть. Некоторые из них можно было объединить, но не хотел искусственно уменьшать свои грехи. Можно считать меня кем угодно, но только не малодушным. За все свои прегрешения готов был нести наказание. После этого я постепенно свыкся с этой мыслью и опять успокоился. Был уверен, что за все когда-то надо расплачиваться, а жить мне осталось недолго. Тогда уж буду действительно свободен. А пока одно — живи и надейся. «Иначе для живущего без надежды среди живых живая собака будет дороже мертвого льва». Теперь, когда я вспоминаю те годы, кажется, что они были самыми счастливыми в моей жизни. Я был самим собой, и все, что меня окружало, что происходило вокруг, воспринималось как необходимость. У меня не было амбиций, кроме как жить и расплачиваться за ошибки, совершенные из-за своих заблуждений. Я жил надеждой. Перестал встречаться со Свиленом. Однако однажды ночью он явился ко мне таким замерзшим, что я готов был отдать всего себя, лишь бы согреть его. Та вертихвостка сказала ему, что едет в Пловдив и возвратится с вечерним автобусом. Чтобы встретить ее и проводить до общежития, парень стоял на остановке до тех пор, пока не прекратилось движение транспорта. Потом зашел в ресторан, чтобы согреться, и увидел ее там с Руменом. Она кивнула ему, словно случайному знакомому, и отвернулась.