Прозрачная маска - [41]

Никогда не думал сделать Дамяну своей любовницей или жениться на ней, но и не говорил ей об этом открыто. Она тоже не касалась этой темы. Была молодая, боялась жизни и хотела жить одна, зарабатывая на житье своей швейной машинкой. Когда поняла, что я священник (я не говорил ей, что расстрига), Дамяна привязалась ко мне как к идолу. Худшее было в том, что она считала меня непогрешимым и честным, посланцем бога. Просила моего заступничества перед всевышним, и я обещал, что попрошу у него хорошей погоды, когда будут созревать овощи, или проклятия на голову некой Кины, которая пустила в околотке слух о нашей связи. Хотя слухи могли явиться выдумкой Дамяны или намеком на что-то, я старался держаться благочестиво, как того требовал мой сан. Так мы дожили до васильева дня. В то время на васильев день встречали Новый год, и Дамяна убрала дом и сама нарядилась. Я так и ахнул, но не от восторга. Ее рыжие волосы, накрученные на бумагу, торчали безжизненно во все стороны, как водоросли, нарумяненные щеки делали лицо плоским, а ноги с толстыми икрами в туфлях на высоком каблуке выглядели просто уродливыми. Платье на ней было сшито в стиле модерн, современная мода Дамяне совершенно не подходила. Сел я за стол, как сосед-сирота, потому что ничего с собой не принес. Она пристыдила меня за стеснительность, и это насторожило меня. Время шло, а мы изнывали от скуки. Потом Дамяна завела старый патефон и храбро кашлянула. Нужно было приглашать ее на танец. Мы танцевали. Волосы у нее пахли чем-то сладковато-приторным. В косу была вплетена грязная лента, на конце которой болталась серебряная монета. С нетерпением я ждал окончания этого неприятного танго, чтобы сказаться больным и уйти. В этот момент мой взгляд остановился на декольте Дамяны. То, что я увидел, не оказалось чем-то невиданным и привлекательным, но всю ночь после праздника я не мог уснуть, вертелся в постели, и мне казалось, что слышу шаги Дамяны в соседней комнате. Подсчитал, сколько шагов от ее кровати до двери, вычислил, сколько мгновений ей потребуется, чтобы преодолеть это расстояние, и все ждал, когда щелкнет замок и откроется дверь, но так и не дождался до утра. Мы встали одновременно, и прежде чем взглянуть в глаза Дамяне, я посмотрел на ее грудь. На ней был вязаный свитер, и при каждом вдохе вязка растягивалась и под ней четко обозначались соски. Она кивком поприветствовала меня и ушла кормить кур, которые жили у нее в сарайчике. Несмотря на холод, я вышел умываться на улицу и поймал себя на том, что стал заглядывать через изгородь сарайчика — мне хотелось увидеть, как она наклонится и как обнажатся ее бедра. Я совсем ошалел и позвал Дамяну. Она словно ждала этого момента за дверью, неуклюже вбежала, склонилась надо мной и хотела проверить у меня температуру, прислонившись губами ко лбу. Ее огромные, горячие и мягкие груди коснулись моего лица. Меня охватило чудовищное желание. Подавляя ненависть к ней, я делал все торопливо, резко и грубо, словно хотел убежать от страха или от ненавистного долга. Она не издала ни звука, и если бы не была такая горячая и массивная, то я наверняка подумал бы, что задушил ее. Потом мы совсем умолкли.

Она угадывала мои мысли по взгляду и не упрекала за то, что я не угадывал ее желания. Женская покорность, однако, никогда не очаровывала меня. Сначала чувствовал себя неудобно, что живу в ее доме, ем ее хлеб, не давая взамен ни денег, ни любви, но оправдывал себя изречением из святого писания: «Все постигают все одинаково». Тогда впервые мне пришло в голову, что религия создана как бальзам для сердца и утеха для разума: поучать несовершеннолетних, оправдывать грешников, ободрять несмелых и делать жизнь для всех сносной. Я успокоился и стал жить с Дамяной как с женой. Она была неопытная и во всем полагалась на меня. Я не хотел навлечь на ее голову беду и, вопреки моему невежеству, спасал ее от зачатия. Хотя очень любил детей, но, представляя себе отрока, которого она родит, похожим на нее, содрогался. Днем она мне была противна своей овечьей покорностью и неуклюжей коровьей походкой, меня раздражало веселое жужжание швейной машинки, а ее певучий голос просто бесил. Однако наступали сумерки, мы молча гасили керосиновую лампу, становилось темно, и все казалось другим — одеяло было легонькое, и я с омерзением отодвигался к стене, чтобы освободить место для Дамяны. Только несколько дней в месяце мы спали раздельно. Невольно, а может быть каким-то подсознательным чутьем, я постарался запомнить эти даты. И когда она непрерывно проспала со мной более сорока ночей, я первым понял, что она беременна. Курсы мои должны были закончиться через пятнадцать дней, которые были самыми отвратительными в моей жизни. Ложился поздно, много читал, и только успевал потушить лампу, Дамяна шла ко мне из другой комнаты, а солоноватый запах, исходивший от ее тела, действовал на меня как наркоз.

Ушел я от нее тайком в один из апрельских дней после обеда, предварительно сложив свои пожитки в единственный чемоданчик Дамяны. У чемоданчика был сломан замок, и я был вынужден нести его под мышкой, это неудобство угнетало меня и мало-помалу с чемодана перешло на Дамяну, и я окончательно возненавидел ее.