Прозрачная маска - [40]

Святой отец усмехнулся, как каторжник, — до того момента я еще не видел каторжников, но мучился, пытаясь представить их по описаниям книг. «В таком случае, что должен делать человек?» — «То, что ему легче в данный момент. Быть честным не всегда трудно. Бывают даже случаи, когда честность является единственным выходом». И он уходил, бормоча заклятия, чтобы прогнать дьявола из моей души.

Тогда я понял, что все это ложь. И бог. И человеческие страдания. И сама жизнь. Одно время я метался, но потом опустился на грешную землю и решил любой ценой добиться стипендии, которую Святой синод ежегодно назначал лучшему семинаристу и отправлял его на учебу в Ватикан. Обольщался мыслью о том, что я первый, усвоивший простую истину: самая быстрая карьера делается в области религии, или, как теперь говорят, идеологии. Совершенно не нужно, чтобы человек верил в то, что проповедует. Важно проповедовать так, чтобы ему верили. И я упражнялся в этом направлении. Особенно отличался по риторике. Хорошо знал и законы католичества. Латынь давалась мне гораздо труднее, но зато сам отец Челестино уверял меня, что, когда я задумчив, очень похож на Лоренцо Великолепного.

События в мире, однако, перевернули мою жизнь. Пришел день 9 сентября, когда я был еще совсем молодым священником в моем родном селе. Времена наступили смутные, религия попала в немилость, а на ее служителей уже не смотрели с прежним упованием. На втором году новой власти решил вступить в какую-нибудь партию и выбрал Земледельческий союз, но меня спросили, в оранжевый или зеленый союз хочу вступить, точнее, агитировали и в тот и в другой, сразу я не смог решить, а пока колебался, оказалось, что церковь осквернена. Кто-то нарисовал на внешней стороне двери мужскую срамоту, а под рисунком написал ее название. Значительно позднее я понял, что это было нечто вроде предупреждения мне. По селу пошел слух, что во время венчания я смотрел жадным взглядом на новобрачную и так якобы увлекся, что три раза уронил венец невесты Донки Бонкиной. Это, по мнению прихожан, плохая примета, которая очень скоро подтвердилась — больше года прошло после венчания, а она не беременела, и муж предложил ей развестись. Обвинение, естественно, было совершенно несправедливо. Случалось, что я смотрел на новобрачных, но делал это скорее с мольбой к богу: «Сохрани ее, боже, такой же красивой, какая она сейчас, до тех пор, когда смогу ее исповедовать». Тогда я еще был молод и не имел права исповедовать. Однако бог меня не слышал, «обвенчанные мною быстро старились, горбились от работы и забот».

В тот день, когда я увидел вход в церковь оскверненным, решил стать расстригой. Хотя причина этого была совершенно в другом, но мне не хотелось выставлять ее ни перед собой, ни перед владыкой. А это событие послужило просто поводом. Меня расстригли. Потом я много чего натворил, и большинство моих творений не были добрыми. Вершил дела не задумываясь, не планируя их заранее. Теперь-то я понимаю, что делал все от злобы, накопившейся во мне, и первая ее капля уязвила мою душу в тот момент, когда я в последний раз спускался с амвона. Знал, что рожден, чтобы пробуждать души, очищать их для жизни и радоваться их восхвалению всевышнего, а жизнь и события в мире вынудили меня жить без радости и уважения к самому себе.

Решил стать бухгалтером. Точные науки никогда не привлекали меня, особенно копание в цифрах, но тоска по отнятому у меня положению толкнула к профессии, которая давала возможность оказывать давление на людей, ставить их в зависимость. Знал, что это ничтожная компенсация утраченного мною, однако это как-то утешало. Уехал в Свиштов и поступил на бухгалтерские курсы. Бабушка отказалась дать денег даже на дорогу, но мама тайком сунула мне в руку свое обручальное кольцо, которое я продал в Тырнове, а на вырученные деньги прожил некоторое время, перебиваясь с хлеба на воду. Я очень хорошо запомнил скупщика и поклялся при первой же возможности выкупить колечко. Однако вернулся я в Тырново через десять лет и на месте того ювелирного магазина нашел автобусную остановку. Денег, которые дал мне тогда скупщик, было очень мало, однако я их расходовал так бережно, что их хватило на три месяца. В один из дней в ноябре я оказался без гроша за душой и отправился на лекцию голодный. Шел дождь, помню это потому, что дождь явился причиной моего знакомства с Дамяной, и теперь, когда вспоминаю о всем добром, сделанном ею мне, я благодарю дождь — тот самый дождь, а когда приходит в голову что-то плохое — проклинаю все, что хоть чем-то напоминает мне воду. Помню, Дамяна жила с тетей в маленьком кирпичном домике, именно в кирпичном, так как первое, что я увидел, когда она привела меня к себе, была красная стена и написанный мелом номер «13». Улица Дунай. Тетушка была припадочная, и Дамяна вышла на улицу, чтобы позвать кого-нибудь на помощь. В семинарии нас немного обучали и медицине. Моих знаний оказалось достаточно, чтобы помочь старушке. После этого Дамяна попросила не уходить, а позднее призналась, что влюбилась в меня, когда услышала мою молитву, которую я произносил перед ужином. Дождь еще больше усилился. Дамяна предложила переночевать у них. Так я остался и ночевал у них до окончания курсов. Через месяц после нашего знакомства похоронили тетушку, мне удалось заработать пятьдесят левов при ее отпевании: я уличил священника в нарушении похоронной церемонии.