Прозаические лэ - [33]

– Сир Эрван, – сказал граф Жан, – определитесь лишь с одним: будете вы считать свое дитя сыном или дочерью?

– Когда Фриек достигнет брачного возраста, природа сама возьмет верх, – сказал сир Эрван. – Я положу перед нею два платья, мужское и женское, а дочь моя сама выберет, сын она мне или дочь. Однако лично я склоняюсь к тому, что это все-таки дочь.

– Очень хорошо, – сказал граф Жан. – Воистину, годы сделали вас мудрым, мой бисклавре.

И он жестом отпустил сира Эрвана.

Между тем сир Ален из Мезлоана явился в Ренн со всем своим выводком дочерей и супругой, которая не решилась предстать перед блестящим обществом Реннского двора без вуали. Дочери же сызмальства привыкли считать себя прекрасными и красивыми и ни одна не стыдилась отсутствия у себя носа.

Однако то, что они увидели в Ренне, заставило их задуматься и опечалиться.

И в конце концов они обступили мать с отцом и заговорили все одновременно.

Прима сказала:

– Как же так, матушка? В какое общество вы вывезли нас? Не вы ли утверждали, что носы растут лишь у простолюдинок, кои развратны по природе своей, а добродетельная девушка из знатного семейства вовсе не должна обладать этим признаком мужественности, столь непристойно выдающимся между щеками?

Секунда подхватила:

– Но здесь у каждой дамы, даже самой знатной, растет нос!

– Даже у самых маленьких девочек он есть, – добавила Терция.

– У меня веки болят – так часто приходится их жмурить, чтобы не мучить себя столь оскорбительным зрелищем! – сказала Кварта и заплакала.

Квинта тихонько спросила:

– А вдруг это не они, вдруг это мы неправильные? Возможно ли такое, господин наш?

Секста же сказала неожиданно:

– Выходит, зря мы насмехались над Фриек и считали ее уродкой! Вовсе не она уродка, а мы.

Сир Ален, заслышав незнакомое имя, насторожился:

– Кто такая Фриек?

«Никто», – хотела было сказать Азенор, но Секста определила ее:

– Будь она как мы, ее звали бы Септимой, но она родилась с носом.

Сир Ален повернулся к даме Азенор:

– Что это значит, моя госпожа? У вас было еще одно дитя – носатая девочка?

– Это недоразумение, – пролепетала Азенор. – Подкидыш. Сиротка, господин мой, чье-то незаконное дитя.

– Ах, вовсе нет, мама! – возразила Секста. – Вы же сами, против своей воли, выродили ее и потом нередко говорили, что и понятия, мол, не имеете, откуда в вашем стручке взялась лишняя горошина.

Дама Азенор горько зарыдала, а сир Ален ласково к ней обратился:

– Если вы сочли меня мертвым – а это немудрено, ведь от меня не было вестей целых семь лет, – и нашли себе кого-то для постельной утехи, то я отнюдь не стану вас осуждать. Ибо ваш поступок лишь добавит мне добродетелей, а я, видит Бог, и без того много вытерпел в земной жизни, так что до рая мне осталось буквально два шага.

– В рай, господин мой, вы попадете не благодаря мне, – всхлипнула Азенор, – потому что никого я себе для постельных утех не находила и хранила вам верность. Септима действительно родилась вместе с Секстой и, сдается мне, таилась она в моем лоне еще со времен моего брака с сиром Эрваном.

– Где же она теперь, эта Септима? – спросил сир Ален. – Хотел бы я увидеть ее своими глазами.

Азенор пожала плечами, а Прима указала на пажа, который повсюду сопровождал сира Эрвана, и сказала:

– Да вот же она!

И сир Ален, рассмотрев ее хорошенько, решил оставить лишнюю дочь сиру Эрвану.

Так по справедливости поделили они дочерей.

* * *

На одиннадцатом году жизни Фриек посетила близлежащий женский монастырь под названием Босежур и потребовала проводить ее к настоятельнице.

– Я прошу добродетельных и опытных монахинь осмотреть меня со всей сторон и во всех отношениях, и к тому же со всевозможным тщанием, поскольку до сих пор сомневаюсь в том, до какой степени я являюсь женщиной. Пусть будет в точности установлено, нет ли в моем естестве мужской примеси. Ибо последнее стало бы существенным препятствием для последующего вступления в брак.

Речь Фриек звучала продуманно, а сама она выглядела богатой и знатной и держалась с большим достоинством.

На своем веку старая настоятельница повидала многое и потому сочла пожелание девушки странным лишь отчасти, а отчасти – вполне разумным.

– Если у тебя, дитя мое, имеются сомнения, то лучше, конечно, разрешить их при помощи женщин, заслуживающих доверия. На первый взгляд ты полноценная девочка. Что заставило тебя думать иначе?

– Существуют некие особенные причины, – ответила Фриек, – о которых мой отец умолял меня не рассказывать.

– Ты – весьма рассудительное дитя, – сказала мать-настоятельница.

Она созвала старых монахинь, и втроем они произвели осмотр Фриек, для чего раздели ее совершенно, избавив даже от рубашки. И затем единодушно постановили:

– Ты – девочка, и при том самое совершенное существо своего пола, какое нам доводилось видеть. Поэтому отныне носи женское платье и держи голову высоко.

В те дни в монастыре воспитывался племянник настоятельницы – Галевин, сын того самого сира Галерана, что был ранен на памятном турнире, во время которого дама Азенор лишилась своего носа, а ее второй муж, сир Вран, – жизни.

Галевину было двенадцать лет. Это был рослый мальчик со светлыми волосами и очень белым лицом, легко обгоравшем на солнце. На носу и щеках у него была россыпь бледных веснушек.