Проза жизни - [26]

— А не блеф ли все это — кресло замзава предлагать или грозить отзывом из командировки?.. — усомнился вдруг Стольников. — Разве могут быть у какого-то рядового начфо реальные рычаги в нашем аппарате?

— Могут. В том-то и трагедия, что еще как могут! — мрачно подтвердил Ивашнев. Резко скрутил в жгут пустую пачку «Явы», поискал новую — и не нашел. Павел с улыбкой указал ему на блок «Мальборо», мол, вон у тебя сколько сигарет! Но Иван резко ответил: — Скорее курить брошу, чем дотронусь до этих!

Павел протянул ему свою пачку и набрал телефон Михайленко.

— Виктор Михайлович, это Стольников. Я думаю, мы оба можем считать, что утреннего разговора просто не было. Предложения принять не могу.

— Вам виднее. Есть, Павел Васильевич, будем считать, что разговора не было.

— И продолжать ревизию, как она шла.

— Успехов.

— До свидания.

15

Несмотря на стремительно возросший объем работы и информации, Павел Стольников не забывал таких мелочей, как обещание экскурсовода Маши позвонить ему. Но прошел и один, и другой вечер — она не звонила. Не то чтобы она так уж сильно заинтересовала его собой или экскурсией, но просто это был, пожалуй, единственный канал связи с внешним миром. Круг общения ревизоров был замкнутым, хотя и расширялся день ото дня — все больше становилось лиц, причастных к той или иной ревизуемой «позиции», и память уже не удерживала всех фамилий. Но это был один и тот же круг общения, предписанный командировкой и обусловленный ревизией.

В воскресенье вечером Ивашнев решил провести собрание комиссии. Павел отговаривал его: не надо уподобляться Аксакалу, вызывать у «девушек» подозрение, что таким образом руководство контролирует их, ведь могут они хотя бы в воскресенье распоряжаться собой? Но Иван стоял на своем: после ЧП с Бескаравайной, после общего осложнения обстановки нужно повысить бдительность всех работников. К удивлению Стольникова, комиссия собралась быстро, без опозданий, и никто не роптал — наоборот, резервы как бы предвкушали веселый вечер, словно соскучились по общению.

Ивашнев деловито сообщил, что их работа выходит на финишную прямую, некоторые акты проверки у него уже на руках, но вторая половина командировки обещает быть сложнее: предстоит согласовать с руководством управления каждый факт, аргументировать его, а если потребуется — перепроверить, чтобы в итоговый документ вошли лишь бесспорные для обеих сторон, апробированные материалы. Сообщил и о том, что Кондратьева высказала на коллегии недовольство числом ревизоров и сроками командировки. По возможности хотелось бы завершить работу досрочно, выбив этим козырь у ревизуемых. Нужно быть готовыми и к тому, что в последние дни придется оперативно переключаться на смежные участки, перепроверять уже добытые другими работниками факты. Ничего нового Ивашнев не сказал, но, слушая его, Стольников удивлялся тому, как обстоятельно, четко и солидно говорит Иван, как весомо, убедительно звучат в его устах самые простые, очевидные вещи.

— В этой обстановке, — продолжал Иван, — мы с Павлом Васильевичем и Виталием Степановичем вынуждены были отказаться от всяческих культурных мероприятий для комиссии. Думаю, нет нужды комментировать это решение. Теперь, когда управление всеми силами постарается смягчить или оспорить итоговый акт, любое наше послабление самим себе они могут подать как компрометирующую информацию. Подобные попытки уже были, — многозначительно добавил он, и эта многозначительность, заменявшая доказательства, почему-то особенно подействовала на всех. Ивашнев попросил каждого участника ревизии вкратце доложить об обстановке на своем участке, удовлетворенно кивал и записывал, похвалил плодотворную работу Дарьи Степановны и Товарища Зоси и призвал всех к большей осмотрительности — возможны провокации.

В конце совещания Стольникову из рук в руки передали листок бумаги. Там напротив каждой фамилии ревизора значились: сапоги австрийские зимние, женские, колбаса с/копченая, кроссовки «Адидас», плащ импортный женский, туфли женские импортные, куртка синтетическая, конфеты шоколадные ассорти, диски западных ансамблей… Это был тот самый «список дефицита», который лукаво предложил составить Михайленко. До конца страницы перечислялись спортивные костюмы, складные велосипеды и особенно много продовольственных товаров. Стольников положил список перед Ивашневым.

— Дарья Степановна, вы хотели бы кроссовки «Адидас» и спортивный костюм «Олимпийский»? Вы что, по утрам бегаете? — спросил Иван.

— Сыну…

— Это вы говорили, что вскрыли вчера факт списания сорока спортивных костюмов вместо тридцати пяти положенных? И хотите, чтобы управление списало теперь не сорок, а сорок один костюм? — с этими словами Ивашнев безжалостно вычеркнул и костюм, и кроссовки. — А у вас в Нечерноземье что, по-прежнему с колбасой перебои? Продовольственную программу выполняйте лучше. И почему пять килограммов, а не пятнадцать, не двадцать? Брали бы уж на все свое управление сразу.

Через несколько минут от списка не осталось ни строки. Вера, заказавшая плащ, напомнила Ивашневу, что начались дожди и плащ не роскошь, а необходимость. Но Иван насмешливо осведомился: почему от сырости предохраняют только импортные плащи? Все приняли отказ вполне спокойно, нет так нет, на нет и суда нет. Павел знал, что умение отказывать убедительно и необидно — профессиональная черта аппарата, за такой отказ больше уважают. Ивашнев пользовался этим правилом умело.