Проза жизни - [28]

— Сейчас у нас еще хватает силы воли отказаться и от дефицита, и от кресла замзава, сейчас мы платим за пиво и за билет в театр. А ведь воля, как и физические силы, с годами может ослабеть… Что, если часть той грязи, какую мы раскапываем, невольно и, самое главное, незаметно въестся в поры души?! — спрашивал Павел. Но Иван возражал:

— У нас документальная ревизия, Пашенька, документальная! Никто не сможет проверить соответствие каждой бумажки вещественно, как наличие каждого стула при инвентаризации. Мы проверяем только документы, но какой бы уровень приема мне ни оказали — извините, что касается дела, тут я не Ваня Ивашнев. Меня можно критиковать, осуждать мои личные недостатки, но тут за моими действиями стоят миллионы народных рублей. И если я буду сомневаться, жалеть, раздумывать или вспоминать, сколько на мою командировку ревизуемые денег потратили, причем не своих денег! — то всякие глисты общества сожрут эти миллионы и потянутся к миллиардам. Они ненасытны. Они не сомневаются. Да, боятся, потеют по ночам, давятся куском краденым, сны им кошмарные снятся — но это не мешает им хапать! Но ты прав, Пашенька, кое-кто из наших работников, может, и клюнул на их приманки. Вот тебе два штриха из жизни Виталика Калачева, чтоб ты лучше представлял себе, с кем в одной командировке трудишься. Штрих первый. Позавчера он приезжает в управление с единственной целью: позвонить домой бесплатно, с моего телефона, за счет управления, потому что Михайленко при всем при том выделил нам для переговоров лишь один телефон, с остальных просто не принимают заказов на АТС. А теперь штрих второй. Паша, реши простую задачку: наш сотрудник купил белую «Волгу» ГАЗ-24, поездил годик и продал, а сейчас у него оранжевые «Жигули». Вопрос: сколько у него денег на сберкнижке?

— Не меньше десяти тысяч. А при чем тут Калачев?

— Не меньше двадцати тысяч, во-первых. А во-вторых, белая «Волга» принадлежала именно Калачеву. Так что я не удивлюсь, если вся наша предварительная информация о гостинице управления вдруг окажется не соответствующей действительности и Виталий отрапортует в своем акте, что навел там просто идеальный порядок. Такой идеальный, что ни одного серьезного критического факта не окажется. Я не удивлюсь. Ведь он едет через весь город, чтобы сэкономить рубль командировочных на звонке жене и сыну!

— А знаешь, Вань, испорченные мы люди. Из года в год видим только негатив, нарушения, недочеты, недостачи. Но наше зрение ведь только и нацелено на негатив. Если мы с тобой привезем обобщение опыта работы, то вместо нас пошлют другую комиссию, которая уж сыщет недостатки!

— Вот именно. Наша работа тем и отличается, что положительное в деятельности управлений нас мало интересует. Два абзаца преамбулы о том, какие статьи бюджета исполнялись правильно, ну, сверхплановый рост доходов отметим, а потом двадцать страниц нарушений. Отдельных, конечно, но нарушений. Надо задуматься и о другом: ведь, чтобы вскрыть нарушение, сделанное опытным начфо, разнюхать искусно заметенные следы, мы с тобой должны влезть в шкуру этого начфо, как милиционер или следователь влезают в шкуру преступника. Мы должны играть по правилам Михайленко и мыслить по его логике. И неизбежно, Паша, у некоторых блюстителей законности вырабатывается мышление преступника. Не потому ли начинается кое у кого перерождение изнутри? И вот уже ревизор грамотно проделывает такие операции, как «Волга» — «Жигули».

— Ну, насчет мышления преступника и блюстителя ты упрощаешь, — усомнился Павел. — Тут связи сложнее.

— Почему же «упрощаю»? С мышлением учительницы музыкальной школы ты преступника за руку не схватишь и в тупик не загонишь. А разве не нужно владеть обманными приемами, чтобы его разоружить? Посмотри-ка на наши с тобой совместные действия с точки зрения общей, а не профессиональной этики и морали: мы снимаем копию Сухаревского акта, ставим на нем очень похожую визу — да мы же занимаемся подделкой документа, Паша! Дальше кладем этот акт в выделенный нам сейф управления и выжидаем, а может, и толкаем товарища начфо на должностное преступление, соблазняем его украсть у нас поддельный документ! Так что мы не ангелы, ведь это наши с тобой методы. Ты заверяешь Михайленко, что вы беседуете тет-а-тет, — и включаешь диктофон. Дьявольские методы, Пашенька! Но если ты придешь к нему и честно-благородно спросишь, куда ты, гад такой, девал продукты с борта теплохода, он тебе предъявит липу похлеще нашей! Да, мы раскапываем из года в год много дряни, и часть этой дряни, ты прав, прилипает к нам невольно. Не как у Калачева, но хотя бы в методах работы, мышлении, в отношении к людям, в психологии.

Из года в год ездят по стране многочисленные комиссии, — продолжал он задумчиво, — месяцами ревизуют, вскрывают, возвращают государству миллионы. Тургенев считает эти поездки рентабельными: израсходовали 20 тысяч командировочных, зато вернули 200 тысяч. Но никто не задумался над простым вопросом: почему, скажем, 249 управлений страны более или менее точно копируют вскрытые нами ошибки одного-единственного управления? Значит, эти ошибки типичны? Из года в год я ловлю многих на трех-четырех «позициях», которые выявил эмпирически. И что? Пресек в одном, другом, ну, в десятом управлении. Паша, нам не хватит жизни объехать их все и всюду навести порядок!