Проза жизни - [17]
Мысль обоих тем временем стремительно шла дальше.
— Как хочешь, а историю с круизом снять с тебя не могу, — говорил Иван, закуривая вторую сигарету. — Дело тонкое и зашло далеко. Калачева туда не пошлешь, все засветит. Да и премии ты копнул так, что влезай-ка в них с головой. Бери том ведомостей и кати в гостиницу.
— Как всегда?.. — понимающе спросил Павел.
— Нет, Паша, глубже, чем всегда! Проверь-ка их перекрестно. Составь списочек повторяющихся фамилий, сличи подписи и выуди тех бойцов, что пасутся из ведомости в ведомость. Потом мы с ними повстречаемся и снимем показания.
— «Снимем показания»! — важно передразнил Павел. — Ты уже в прокуратуре?
— А чем мы не прокуроры? — удивленно вскинул глаза Ваня. — Только тем, что дела в суд не передаем? Уж прости мое вторжение в твою душу, но что ты ощутил, когда просчитал результаты анкетирования?
— Усталость.
— А я — злость! В этом наша небольшая разница.
— Я против злости, Вань. Ленин писал в одном из предсмертных писем, что коммунизм можно построить только добрыми руками. Добрыми, Ваня. Я понимаю, что тот же Ленин призывал и «бить по головкам», если надо, понимаю, что доброта не может быть неразборчивой или глобальной. Но злость никуда не приводит. Самый большой тупик на свете — злость.
— По-моему, я умею и на высокие темы говорить без высоких слов. Так вот, брат, чтоб ты лучше понимал меня: каждый раз, когда я сталкиваюсь вот с такой липой в документах управлений, — Ивашнев пощелкал ногтем по листочку с расчетами Стольникова, — я готов надеть кожаную тужурку с маузером в деревянной кобуре! Да, Паша, и хоть сейчас пойти с ревтрибуналом. И судить, и сажать, коль надо. Если хочешь, именно в этом моя главная идея, моя сверхзадача, а уж от нее — все производные мысли и действия.
— Ты ортодокс. Ты готов сажать людей из-за денег?
— Из-за народных денег, украденных ими. На-род-ных. Вопреки всем определениям политэкономии скажу: деньги — это людская энергия, сконцентрированная в условном знаке. Деньги — всегда народные, даже когда они в руках у шаромыг и спекулянтов. Сами по себе они меня не волнуют — даже если рубля не остается перед зарплатой. А вот их суть, их принадлежность, их правильное и справедливое прохождение в обществе…
— Не знаю, Иван, не знаю. Все эти годы я отношусь к людям с уважением до тех пор, пока факты не доказывают, что они недостойны моего уважения. А ты, мне кажется, смотришь на всех без исключения как на потенциальных растратчиков и ждешь, пока тебе докажут обратное. Получается: ты никому не веришь!
— Именно так, Паша! Не ты ли сказал, прибыв сюда, такую фразу: «Там, где есть большие деньги, — ищи людей, испорченных большими деньгами»? Мудро сказал. Мы слишком много грязи раскапываем каждый месяц, отсюда и наше видение. Ну уважай Михайленко — работягу, пэтэушника, верь ему, Пашенька, он хороший! Но ты же сам видишь разницу между человеком и должностным лицом, личиной и сущностью… И сам, с первых минут общения с ним, видишь, какая это лиса и свинья одновременно!
— Лисо-свинья! — засмеялся Павел. — Да, вижу. У меня это тот редкий случай, когда априорного уважения он не дождется. Может, тут чутье… Причем, я понимаю, Вань, что когда-то Михайленко мог действительно быть неплохим рабочим парнем и завоевать симпатии секретаря парткома или высоких зарубежных гостей. Но все течет, все изменяется — переродился и он.
— Отлично! У меня то же самое. Значит, два субъективных мнения — порознь — означают нечто объективное. И не усложняй, старик, не надо! Уважение всегда нужно сперва заслужить. А веру твою в человечество будем укреплять. Укреплять будем!
Они закончили разговор раньше, чем хотели: к ним подошли Валя и Вера и пригласили выпить вместе кофе. Сидя за столиком в буфете управления, Ивашнев вдруг поднял палец кверху, призывая к вниманию:
— Знаешь, Павлуша, а мне сейчас пришло в голову, что зря мы так великодушно отпустили на все три стороны — в четвертую он и сам не пойдет! — директора ресторана «Турист». Слишком великодушно, обмылок того не стоит. Припоминаю, что-то взгляд его мне не понравился, косит налево. Был у меня тут телефончик бывшего начальника городского комсомольского оперативного отряда… — Иван полистал записную книжку. — Давний друг, понимаешь. А теперь он, оказывается, начальник районного ОБХСС.
Девушки засмеялись от такого неожиданного контраста: руководитель дружинников — начальник ОБХСС.
— Вот-вот, — поддержал Стольников. — Чтоб самим руки не марать. А тебе не кажется, товарищ Ивашнев, что завпроизводством сильно скостил нам счет, как только узнал, что — ревизоры?
— Была такая мысль: вдруг закамуфлированная взятка? Нет, Павлуш, я счета посмотрел и сопоставил. Наш скромный ужин соответствовал второму счету.
— А куда мы сегодня пойдем? — предвкушая очередное зрелище «культурной программы», спросила Вера.
— В гостиницу, Вера Павловна. Исключительно в гостиницу. Переходим на казарменное положение. Дело принимает такой оборот, что все развлечения придется сократить.
— Уже?.. — понимающе спросила Валя.
