Проза из периодических изданий. 15 писем к И.К. Мартыновскому-Опишне - [8]

— Огромный метеорит около двадцати футов в поперечнике пронизал кормовую часть парохода, воспламеняя все на своем пути и неся гибель многим, в том числе и достойному нашему капитану. Пламя затушить удалось, но трещину заделать было невозможно. Помощь, вызванная но телеграфу, прибудет не ранее, как через три-четыре часа, так что придется покинуть корабль до ее прибытия. Впрочем, лодок достаточно, но поспешим, — заключил он свою речь, таща меня на палубу.

Я не стану рассказывать о панике, там происходившей, не буду живописать недостойные сцены, свидетелем которых пришлось мне быть. Мы с Дорианом, растолкав толпу, успешно пробрались к лодкам и поместились в одной из них. Вскоре она, заполненная пассажирами, отчалила, дабы не попасть в водоворот, обычно образующийся от погружения судна в воду.

Небо было затянуто темными облаками и почти не посылало света, но все же я мог различить черный силуэт корабля с поднятой кормой и наклоненными вперед мачтами.

Около получаса наши лодки держались в виду друг друга, терпеливо поджидая обещанную помощь, как вдруг резкий северо-западный ветер заставил нас взяться за весла. Налетел шквал, заходили волны, смутно белея во мраке своими гребнями. Рука Дориана сжимала мою; я понимал, что втайне он рад катастрофе, перевернувшей нашу спокойную жизнь, и бросившей нас нагими в мир опасный, неизведанный и необычайный. Сердце мое учащенно стучало, щеки горели.

Вскоре наша лодка отбилась от прочих. Мгла и шум разбушевавшегося моря нас окружали. Изредка вспыхивала молния, освещая окрестность неверным блеском. Вдруг зыбучая влага облила меня всего и, не успел я что-нибудь подумать, как был оглушен ударом борта перевернувшейся лодки.

II.

Раскрыв глаза, я долго не мог понять, где нахожусь. Я лежал на широком кожаном диване, раздетый и укутанный одеялами, лицом к двери, затянутой голубым шелком.

В комнате был сумрак, подобный лунному, однако я мог различить, что она велика, обставлена по-старинному и очень богато.

Осмотревшись, и не чувствуя силы подняться, я закрыл глаза и предался смутным размышлениям. Очевидно, я опять заснул, так как открыв глаза вторично, — увидел старика важной наружности в розовом бархатном халате, склонившегося надо мной. Мягким, приятным голосом старик спросил меня по-английски как я себя чувствую и не хочу ли есть, на что я отвечал, что действительно хотел бы подкрепиться, а чувствую себя не слишком дурно. Тотчас старик позвонил и лакей высокого роста, как мне показалось, негр, внес разнообразные кушанья и вина.

Когда я насытился и отодвинул тарелки, старик, доселе молчаливый, произнес:

Незнакомец, чувствуете ли вы достаточно сил, чтобы рассказать кто вы и как попали на остров, где вот уже сорок лет я живу в полном одиночестве!

Я изумился и попросил его объяснить последние слова, но он отвечал:

— Погодите, узнав, кто вы, — я, быть может, сообщу вам это подробнее.

Я стал рассказывать все то, что уже известно читателю. Старик же слушал, задумчиво покачивая головой и, казалось, о чем-то размышляя, но, услышав имя капитана Смитфельда, вздрогнул и спросил, не рыжий ли капитан и не имеет ли родимого пятна на правой части носа.

Я ответил, что это действительно так. По-видимому, мое сообщение произвело тягостное впечатление на старика. Он знаком попросил меня прервать рассказ, достал флакон с солью и принялся нюхать, тяжело дыша. Я молчал, недоумевая. Наконец он спросил глухим и дрожащим голосом:

— Что же сделалось с капитаном, он спасся?

— Нет, — отвечал я, — он погиб в пламени!

Лишь только я произнес эти слова, старик вскочил со стула, швырнул прочь флакон с солью и упал на колени, повторяя:

— Боже, благодарю тебя, благодарю, Боже! — Потом он обнял меня.

— Юноша, — воскликнул он, — ты желал узнать мою историю, слушай же. Я должен тебе ее поведать ибо само Провидение избрало тебя, дабы возвестить мне свою милость.

III.Рассказ старика

Мне было тридцать лет от роду и состояние мое исчислялось в столько же миллионов, когда я познакомился в одном из курортов с блестящим и, по-видимому, богатым молодым человеком, Винцерсом. Не знаю почему, но это знакомство не было мною забыто на другой день, как множество ему подобных. Наоборот, оно укрепилось и вскоре перешло в довольно тесную дружбу. Винцерс был французом, наружность его была приятна.

Он был несколько эксцентричен, но превосходно воспитан и широко образован.

Вначале нас сблизила любовь к спорту. Приезд сестры Винцерса связал нас еще теснее, ибо я с первого взгляда почувствовал любовь к этой девушке, прелестнее которой я не встречал. О, если бы я знал, к какому несчастному результату приведет эта любовь, я бы, не задумываясь, покончил с собой. Но увы, ослепленный благосклонностью ко мне Эльзы, я не мог и предполагать о невидимых орудиях рока, жерла которых уже были на нас направлены и грозили бедами. Но, милый гость, не обращай внимания на слезы, выступившие на моих ресницах под тяжестью воспоминания, и слушай дальше.

В конце сезона я собрался в Лондон, и Винцерс с сестрой, которая уже была объявлена моей невестой, отправились со мной вместе. У Винцерса были дела в Лондоне, и он думал провести в этом городе всю зиму. Последнее время я стал считать его своим родственником, ибо свадьба моя с Эльзой должна была состояться тотчас по приезде в столицу.