Проза И. А. Бунина. Философия, поэтика, диалоги - [119]

Героиня «Медного всадника» погибает, о судьбе же Параши из «Домика в Коломне» достоверно ничего не известно, но допустимо предположить, что выпадение из идиллического существования похоже, в сущности, на гибель. В обоих случаях семьи героинь неполные, следовательно, их дома недостаточно защищены. В числе благих дел святой Параскевы особо отмечены гостеприимство, готовность привечать странников. Напротив, жизнь поэмных героинь подчеркнуто закрытая, уединенная, дом одной из них находится на острове, другой – на окраине Петербурга. Создаются образы замкнутых пространств, отделенных от остального мира. Связь с внешним миром символизирует дорога под окном домика в Коломне и переправа через пролив. Параша из Коломны любит сидеть у окна и наблюдать за дорогой: «И кто бы ни проехал иль ни шел, всех успевала видеть». Окно – пространственный символ, означающий границу между мирами, это также путь проникновения в дом нечистой силы. Мифологическая семантика окна порождает коннотативное пространство образов дороги, воина-всадника (гвардеец на коне), ночного гостя (оборотня или тайного возлюбленного?). Дорога – символ судьбы, встречи, но также разлуки, измены, всяческих перемен. В «Медном всаднике» трагедия приходит с моря, в «Домике…» жизнь семьи изменит пришедший из ночи странный человек, как бы даже оборотень. В историю судеб вплетен мотив коня, одно из мифологических значений которого связано с темой Апокалипсиса: конь Медного всадника непосредственно несет это значение, в «Домике…», возможно, тот, кого приводит святочник ночью в дом Параши – гвардеец из тех, что гарцевали под ее окном. Героини живут напряженным ожиданием любви, встречи, будущего брака. Пушкин описывает, как самозабвенно Параша мечтает о встрече, и много раз в поэме повторяются мизансцены у окна, куда она все смотрит и ждет чего-то: «Бледная Диана глядела долго девушке в окно»[404]. Ожидания Параши в «Медном всаднике» косвенно выражены Евгением: «Уж кое-как себе устрою приют смиренный и простой – и в нем Парашу успокою <…> // И станет жить, и так до гроба рука с рукой дойдем мы оба, // И внуки нас похоронят» (4, 386–387). В обоих случаях ожидание счастья завершается катастрофой. В «Медном всаднике» это тема, выведенная в сюжет. В «Домике в Коломне» трагическая нота глубоко скрыта в повествовании. Ясно, однако, что дом снесен, и на его месте теперь возвышается многоэтажное строение: «Лачужки этой нет уж там. На месте // Ее построен трехэтажный дом» (4, 328). Вид этого строения вызывает в авторе-повествователе почти ненавистное чувство: «Мне стало грустно: на высокий дом // Глядел я косо. Если в эту пору // Пожар его бы охватил кругом, // То моему озлобленному взору // Приятно было пламя (4, 382). Далее автор описывает свое внутреннее состояние душевной борьбы со злыми чувствами и мыслями: «Странным сном бывает сердце полно. <…> Тогда блажен, кто крепко словом правит // И держит мысль на привязи свою, // Кто в сердце усыпляет или давит // Мгновенно прошипевшую змею» (4, 328).

В контексте сделанных наблюдений возможно не только подтвердить дополнительными аргументами идеи произведений Пушкина, как они зафиксированы в современном литературоведении, но в иных случаях и откорректировать их. В частности, образ домика возлюбленной Евгения более значим в философской концепции поэмы, чем это обычно воспринимается. Коррелируя с мотивом гибели идиллически-патриархального мира в цивилизационном процессе (город или городская многоэтажка на месте лачужки – его символы), он приобретает универсальный ценностный смысл как воплощение самой идеи жизни в ее первичном, онтологическом значении. Поэма «Домик в Коломне» тоже может быть прочитана не только как шутливое святочное сочинение, но и как произведение с философской тенденцией или как поэма мистико-бытового плана.

Поэма Тургенева «Параша» и генетически, и типологически связана с пушкинскими произведениями, что отмечалось как современниками, так и позже исследователями художника[405]. Правда, судьба тургеневской Параши складывается, как кажется на первый взгляд, более благополучно, чем судьба ее литературных предшественниц. Полная семья, в которой она выросла, любовь и достаток, помещичья усадьба, наконец, исполнение девичьих грез – выгодный жених и желанное замужество. Выстраивая мир героини, автор оперирует уже знакомой «сеткой мотивов»: «Пред вами луг просторный, // За лугом речка, а за речкой дом, старинный дом» (1, 75); «Там, – через ровный луг – от их села // Верстах в пяти, – дорога шла большая, // И, как змея, свивалась и ползла // И, дальний лес украдкой огибая, // Ее всю душу за собой влекла» (1, 79).

Как потом и героиня Бунина, тургеневская Параша, глядя на дорогу, не просто мечтает о встрече, она всецело, самозабвенно переносится в тот неведомый, но такой притягательный мир, который символизирует дорога: «Озарена каким-то блеском дивным // Земля чужая вдруг являлась ей <…> // И кто-то милым голосом призывным // Так чудно пел и говорил о ней. // Таинственной исполненные муки, // Над ней, звеня, носились эти звуки <…> // И вот – искал ее молящий взор // Других небес, высоких, пышных гор (1, 79). Посланник «земли чужой» оказывается соседом – отставным военным, который готов поправить финансовое положение выгодной женитьбой. Но при этом он, «как умеет, сам влюблен в нее». Другими словами, «сбылося все, и оба влюблены» (1, 98). «Но, – добавляет автор, – все ж мне слышен хохот сатаны» (1, 98). О «хохоте сатаны» говорится дважды. А далее идет совсем уж неожиданная для реалистической с элементами бытописания поэмы строфа: