Проводники Света - [17]

— Вот, выпей отвар, — матушка осторожно приподняла ему голову и влила в рот горькую жидкость.

Колояр скривился и хотел отвернуться, но не тут-то было!

— Давай, давай! — мать и не думала отпускать его голову и тыкала в губы кружкой, пока не заставила сына проглотить всё до капли.

А попутно рассказала, что нашел его утром младший братишка, на мостках, в беспамятстве. Долго тормошил, но привести в чувство не смог и прибежал за помощью к старшим. Когда принесли Колояра домой, он весь горел в лихорадке, долго метался, вскрикивал, но в себя так и не пришёл. Сбивали жар уксусом и мокрыми полотенцами, потом ведунья Негода велела как можно дальше от двери положить, сухой сбор принесла и мазь, сразу грудь ему натёрла, и после полудня он стал потихоньку успокаиваться, потом задышал ровнее и вроде уснул.

— А отвара, она велела, обязательно за сей день трижды по полкружки выпить, так что глотай, сыночек, не ропщи, хворь сильная! Ещё ночью, видно, напала, вот ты и побрёл к реке — снохождение от лихорадки — Негода сказывает, такое бывает, особливо, ежели Луна полная или к тому на подходе… Белогора нашего вспомнила: он, мол, всегда в полнолуние сам не свой становился…

Протолкнув последнюю порцию горькой, воняющей полынью жидкости, Колояр обессилено откинулся на меховые шкуры.

— Расскажи, матушка!

— Что?

— Про Белогора.

— Да ты ж и так вроде знаешь…

— Что в лес ушёл, знаю, а почему?

— Да как бабушка твоя Ладимира, жена его, померла, так и ушёл… сын его, тятя твой, к тому времени на мне уж женился, а других детей у Белогора не было: померли все, кто малым, а кто вообще во младенчестве, — удерживаться не за что, а он ведь всегда чудаковатым и нелюдимым был. Ладимира порой жаловалась, что ночами он ускользает и по лесу волком рыщет… А потом и саму её там, в лесу, мёртвой нашли. Ни ран на ней никаких, ни следов, от чего скончалась? Негода, помню, долго над телом бормотала-бормотала, да и выдала: от испуга, мол, сильного, сердце у Ладимиры лопнуло, она к пращурам и отправилась… Вот же диковина какая — сильная баба ещё была, не хворая, немочью и пустыми страхами отродясь не страдала, а поди ж ты!..

— А Эло-ор? — вопросил Колояр, с трудом ворочая языком: от Негодиного отвара весь рот онемел. — Он ше шам веуном-ароеем ыл.

— Чародеем, может, и был, только вот норовом — весьма диковатый… Молчун — оно хорошо, ежели только попусту не болтать, но дело-то говорить всё одно — надо… а он молчал и молчал, чего б ни было, хоть чего ни спроси — не ответит… Только на соцветия звёзд по ночам всё смотрел — гадал, видно, про что-то, одному ему ведомое. Вот и тогда ни словечка, почему женушка умерла, никто из Белогора так и не вытянул. А сам-то, помню, за один день седой, словно лунь, сделался, а вскорости и вовсе собрал котомку и — в лес! Тятя твой удержать пытался, да Белогор и слушать не стал, ушёл просто и всё…

Голова у Колояра закружилась, и он смежил веки.

— Вот и поспи, поспи! — одобрила матушка. — А я пойду тяте скажу, что полегчало тебе, а то он уж места себе не находит…

Мать молвила что-то ещё, но Колояр уже не разобрал, проваливаясь в вязкую трясину тёмного лихорадочного сна.

* * *

Спустя несколько дней Колояр поправился, но про навку-водяницу и уж тем более про Негу рассказывать никому не стал. Пытался у близких выведать, правда ли он плавал в воде, или водная нежить ему только пригрезилась в тяжком кошмаре хвори, но так и не сумел ничего прояснить. Да, когда его нашли, одежда и волосы были сыроватыми, но от воды ли, быстро подсохшей в тепле летней ночи, иль от обильного лихорадочного пота — не разберёшь. Подвеска-рыбка так и не нашлась, и саму Богиню он больше не видел, хоть и ждал, каждый вечер надеясь на новую встречу.

Но Нега не приходила. Ни в ту ночь, ни в эту, ни в следующую…

Колояр давно выздоровел, но потерял аппетит, работа не ладилась, топор, вилы, лопаты и другая утварь валились из рук, а юноша едва ли замечал это, снедаемый острой тоской по прекрасной деве. Его постоянно терзали сомнения, что он позволил водянице сорвать со своей груди рыбку и тем прогневил Богиню. Откупился чудесным даром от нежити!.. А иначе почему водяница ему улизнуть позволила? — ну вот то-то!.. Навка отпустила, а Нега бросила… ещё и лихорадкой вдобавок наказала — благодарствуй, что не прикончила…

А может быть, и про Богиню, и про водяницу ему всё только привиделось?..

Эх, был бы жив дед Белогор — уж тогда б Колояр точно ни сил, ни времени не пожалел бы, чтоб до избушки его добраться! Батя ездил иногда, всё время через лес — конь с седоком шагом едва пройти может, а то и вообще только в поводу… А перед смертью Белогор к сыну во сне явился и говорит: прибудь ко мне как можно скорее, неотложная надобность в том назрела! Тятя, едва рассвело, к нему и помчался. Зашёл в избушку, а там дед ещё тёплый лежит — и часа не прошло, как помер…

А до этого сам Белогор порой в деревню наведывался — одёжу взять в обмен на выделанные шкурки, что охотой добывал, отдать ложки, ковши и другую утварь, что сам, с большим искусством из дерева мастерил, а взамен крупу получить, соль, ещё чего-то… а заодно и семью свою, внуков повидать. Пусть и не игрался с ними, а так… — пару слов бросит, по макушке потреплет, да и двинет восвояси… Но глаза-то не злые, хоть и смотрел всегда… слишком остро, что ли, трудно описать, будто под кожу залезал и в самой серёдке тела что-то выглядывал, аж холодок пробирает. А чего выглядывал, одному ему ведомо, может, по внутренностям гадал? Негода ж по внутренностям животин ворожит иногда, вот, может, и он так же делал, только по человечьим?.. Слухи-то разные про него ходили… глядишь, и внуку, невзирая на нелюдимость свою, Белогор прояснил бы чего, не зря ведь Нега про него говорила…