Провинция (сборник) - [38]

На боковом сидении женщина, подперев голову руками, смотрела через окно на бегущую на фоне светлого неба тёмную полосу лесопосадки. Отвернув голову от окна, женщина спросила:

– Сколько минут стоим в Мановке?

– Две минуты, – не отрывая взгляд от журнала, буркнул студент.

Женщина оглядела купе, вздохнула и, откинувшись к перегородке, опустила руки на колени. Была она на вид лет сорока пяти, плотная фигурой, с круглым лицом, на котором наметился второй подбородок. Тёмные, чуть навыкате, глаза глядели удивлённо, тёмные и короткие волосы круто вились.

Прошла проводница, ловко лавируя в узком проходе среди свесившихся матрасов и торчащих ног.

Мужчина в тренировочном костюме, извинившись, перешагнул через ноги читающего студента и ушёл курить. Женщина, лежавшая на нижней полке, повернулась на другой бок.

– Говорят, говорят обо всём… – сказала она вполголоса.

– Ну и ничего плохого. Мне вот тоже поговорить охота, – откликнулась женщина с бокового сидения. – Еду в Мановку, не была там ни разу, и как встретят меня, не знаю.

– К родне, что ли? – равнодушно спросила женщина с нижней полки.

– Один человек меня должен встретить. Я его в лицо не знаю, и он меня только на фото и видел.

– Заочник, значит? – с усмешкой спросила лежащая, а молодая девушка, с удивлением оглядев женщину у окна, засмеялась тоненьким голоском.

Женщина у окна не обиделась, улыбнулась и махнула полной короткопалой рукой… – Какой там заочник! Если рассказать – не поверите. Как в кино…

– Как в кино? Это здорово! – мужчина в тренировочном костюме сел рядом с девушкой.

– Как в кино и есть, – подтвердила женщина в крутых кудряшках. – В общем, должен встретить меня отец… моей дочери…

– Твоей? – не дав договорить, удивилась лежащая женщина, – И в лицо его не знаете?

Мужчина в тренировочном костюме захохотал.

– Смешно, конечно, – улыбнулась женщина у окна. – Девочка, его дочь, жила у меня почти год, дочкой мне стала.

– Приёмная она вам, что ли? – недоуменно спросил мужчина.

– Не знаю, какая, но так получилось. В бараке я с её матерью жила. У этой Райки, кроме Люды – так девочку звали – ещё двое малых, а мужа нет. К Райке кавалеры каждый день, пьянки-гулянки. А Люда у меня, вместе с моей дочкой. Они одногодки. Райку выгнали из совхоза, уехала с малыми, а Люда у меня осталась…

– Ну а отец этой девочки откуда взялся, его вроде не было?

– Я его разыскала. Стал присылать деньги. Он таксистом работает. Письма стал писать, дочку к себе звал. Вот к нему Люда и переехала в прошлом году.

– Ну и правильно, – подала голос женщина с нижней полки, – Правильно, что к отцу уехала. Пусть он её и растит, а не чужие люди.

– Да какие же мы чужие! Я её с десяти лет знаю, девочка такая добрая, милая. И Вася, муж мой, к ней, как к родной.

– Нет, я бы с чужим ребёнком не смог жить, как с родным. – Мужчина в спортивном костюме покрутил головой, словно отгоняя видение такой ситуации. – Своего ребёнка я и приласкаю, и отлуплю, если надо. А тут… Нет, не смог бы.

– Я вот еду и боюсь, как она меня встретит. Когда жили вместе, она нет-нет да и обмолвится, мамой меня назовёт. А мне всегда радостно от этого, праздник на душе…

– Хорошо она вас встретит, – успокоительно обронил мужчина.

– Конечно! – горячо откликнулась девушка.

– Да уж, ждите! – с сомнением протянула женщина с нижней полки. – У меня своя, родная, не всегда мамой зовёт. Ещё когда денег просит, скажет: «Мать, дай». А так всё: «принеси», «пожрать есть?»

– Вы там долго ещё будете свои проблемы обсуждать? Спать не даёте людям. – напомнил женский голос из соседнего купе.

– Спать так спать! – мужчина в спортивном костюме ловко запрыгнул на верхнюю полку. В купе стихло.

В Мановке поезд стоял две минуты, и женщина с бокового сидения заранее вынесла в тамбур чемодан с привязанной к нему туго набитой авоськой, и плетёную корзину, укрытую цветастой тряпкой. Помогал ей мужчина в тренировочном костюме. Он встал раньше всех, успел побриться и сдать постель. Парень с журналом спал на верхней полке, полка студента-первокурсника пустовала. Не спали девушка и её соседка, женщина с нижней полки. Обе смотрели в окно. Там, на платформе Мановки, они уже выделили мужчину средних лет в фуражке с эмблемой таксиста и рядом с ним девушку в длинном пальто из искусственной кожи, меховой шапочке и сапожках. Оба внимательно и даже беспокойно оглядывали выходящих из вагонов пассажиров. Вот девушка заулыбалась и, выставив вперёд руки, быстро пошла навстречу женщине с тяжеловатой фигурой. Та поспешно поставила на платформу чемодан и корзину, и тоже шагнула навстречу девушке.

Через двойное стекло вагонного окна нельзя расслышать, какое слово произнесла девушка, но оно было понятно, очень понятно по движению губ.

– Вы видели? Она назвала её «мама»! – девушка в вагоне торжествующе посмотрела на женщину с нижней полки. Та с непонятной неприязнью глянула на девушку и, поджав губы, отвернулась от окна.

«Здравствуйте!»

– Шалопутный! Ни стыда, ни совести! – скрипучим голосом заговорила Михайловна, когда Мария Ивановна поравнялась с ней, спускаясь утром со своего третьего этажа. Мария Ивановна поздоровалась с Михайловной. Та подняла ссохшееся лицо с остро поблёскивающими, несмотря на солидный возраст, глазками, растянула в улыбке бескровные губы: