Провинциальный вояж - [28]

— Я всегда относился к женщине, как к недоступному цветку, эдакой Белоснежке в хрустальной башне на краю тридевятого царства. Ты — такой себе распрекрасный рыцарь Айвенго, сражаешься на турнирах, годами пропадаешь в крестовых походах, помираешь от ран в замке злобного барона-извращенца — и все это с именем возлюбленной на устах, которая тем временем до смерти затрахалась куковать в ожидании и уже принципиально готова отдаться первому встречному, не пораженному бубонной чумой.

— А тебе и не нужно к ней торопиться, ты и не знаешь толком, что с этой дамой сердца делать, если вдруг она таки ответит взаимностью на терзания и романтические сонеты, распакует пояс верности и покажет сиськи, а то и что похуже. А у тебя от странствий, неправильного питания, потертых седел и громоздких доспехов член атрофировался, а то и вовсе отпал за ненадобностью…

— Во втором классе девочки собрали друг у друга данные, кто в кого влюблен, и сделали карту-схему. Мальчики, прослышав об этом, сделали аналогичную. и тогда один из пацанов, видимо, желая прослыть дамским угодником, слил девчонкам мальчиковую схему — то есть, у них оказалась полная карта пристрастий нашего класса.

— И вот однажды мы остались после уроков на дежурстве — я и три девчонки с заветным листком. Они не ожидали от отличника и паиньки такой прыти, а зря — изловчившись, я на минуту выхватил Великую карту влюбленности. Одноклассницы догнали, окружили и быстро исправили промашку — я даже толком не рассмотрел детали. Кроме того, что красных стрелок, ведущих к моей фамилии, не было совсем.

— Дальше, было еще хуже. После третьего класса я перешел в другую школу. Мне это далось нелегко, надо было заново зарабатывать статус первого ученика и всезнайки, но я справился с блеском, ты ж меня знаешь.

— Но драма не в этом. Где-то через полгода на новом месте учебы я вдруг осознал, что до прожилок, до детских опухших от свинки желез влюблен в одноклассницу из прежней школы. Я помню этот момент: озарение пришло во сне — и не покидало долгие годы, фактически до сих пор. Та девочка, кстати, была королевой списка — ей отдали сердца больше половины пацанов из класса, кроме меня; я же отметил новенькую — пухленькую цыганку, которая как-то угостила меня мандаринкой.

— Мы просидели с королевой за одной партой все три года начальных классов, часто ругались и спорили, но в целом дружили, дарили друг другу подарки — у нас дни рождения были с разницей в один день, она писала трогательные рассказы и сказки в толстой тетради с рисунками, а я, глядя на нее, стал сочинять похожие истории.

— И вот теперь, когда злодейка-судьба развела нас, я влюбился по уши практически безо всякой возможности видеть субъект воздыханий. Я почти что каждый день проходил мимо ее дома (на пути в новую школу), всякий раз с трепетом ожидая и надеясь нечаянно встретить ее. Иногда мы пересекались, нечасто — раза два-три в год, а то и реже — обменивались приветствиями или даже парой фраз. Сердце выпрыгивало из трусов, язык отнимался, руки тряслись во время и после тех редких свиданий. Мне до сих пор снится, что я оказываюсь в родном городе и где-то посреди пятиэтажек, зеленых донецких дворов, скверов, пустырей и трансформаторных будок встречаю ее.

— Но никогда, ни в пятом, ни в десятом классе, ни в двадцать лет не возникало в моей светлой головушке отличника и шахматиста даже мысли, чтобы найти в справочнике или хоть у самого черта точный адрес или телефон своей беззаветной любови, предмета обожания и поклонения, приехать на белом коне, лимузине, велосипеде, на худой конец, и излить свои безграничные чувства, да просто на голимую свиданку пригласить…

— Такой вот перед тобою гипертрофированный романтик, рафинированный идеалист, сказочный долбоёб, если быть точнее.

Жанна внимательно слушала мой монолог, потупив взгляд.

— Поступив в универ и переехав в Москву в шестнадцатилетнем возрасте, я продолжал выступать примерно в том же духе. Студенческие годы подарили многочисленные забавные и драматические моменты и истории интимного толка: поцелуи, объятия, страдания, признания и даже один не слишком затянувшийся минет, но факт остается фактом: первый полноценный половой акт случился со мной аж в двадцать два мальчишеских года.

— Она, та самая парикмахерша, не была первой, но именно она помогла мне раскрыться, избавиться от всех этих романтических занудств, комплексов и дрочерских иллюзий, научила любить, танцевать, дышать и трахаться до умопомрачения, до мышечных судорог, падающих с неба звезд и взрывающихся вселенных.

— За это я любил ее и, наверное, продолжаю в глубине душе любить, хотя мы и расстались навсегда.

— Прости, не хотел обидеть тебя, — осекся я, видя, как тучи сгущаются на лице у Жанны.

— Ничего, все нормально, спасибо за откровенность.

***

Мы уходили из Одессы на закате. Оставили кабриолет на платной стоянке недалеко от порта, затарились водой и снэками на случай кораблекрушения и не спеша отправились на погрузку, спустившись к причалу по знаменитой Потемкинской лестнице.

Белоснежная красавица Пальмира выглядела не столь впечатляюще, как на рекламной картинке. Это был списанный в 90-х годах круизный паром из Германии, приобретенный и отремонтированный Одесским пароходством.