Провинциализируя Европу - [55]

Герменевтика историка, как предложил Гумбольдт в 1821 году, проистекает из невысказанной, но подразумеваемой предпосылки идентификации, которая впоследствии дезавуируется в субъектно-объектном отношении. То, что я называю множественным прошлым субалтернов, может быть помыслено как косвенные свидетельства (получаемые нами в процессе конкретной деятельности по историзации) об общем, неисторизируемом, онтологическом «сейчас». И это «сейчас», как я постарался показать, фундаментальным образом разрывает серийность исторического времени и делает каждый отдельный момент исторического настоящего несостыкованным с самим собой.

Часть вторая Истории принадлежности

Пятая глава Домашнее насилие и рождение субъекта

Литературный журнал «Экшан», издающийся в Калькутте, опубликовал в одном из номеров за 1991 год очерк под названием «Байдхабья кахини» – «Сказки вдовства»[285]. Автор очерка – Калиани Датта, бенгалка, с 1950-х годов собирает у знакомых пожилых бенгальских вдов истории о том, какому давлению и маргинализации они подвергались после смерти мужа. В статье Датты рассказы вдов воспроизводились их собственными словами, на основе записей, сделанных в ходе неформальных интервью. Исследование Датты не было поддержано или инициировано ни одной академической институцией, но оно показало, как глубоко укоренено в модерном бенгальском обществе желание засвидетельствовать и задокументировать страдания в угоду интересам читающей публики. Это желание и архив, сложившийся благодаря ему за последние сто лет, стали частью модерности, начало которой положило британское колониальное правление в Индии XIX века.

За желанием документальной фиксации стоял образ бенгальской вдовы из индуистской семьи высшей касты как общий символ страдания. Сам по себе этот символ – абстракция относительно недавнего времени. Разумеется, женщинам в бенгальских семьях из высших каст случалось оставаться вдовами и ранее. Верно и то, что с незапамятных времен существовали малозаметные, но пагубные обычаи, регулирующие и подчиняющие жизнь вдов. Это не означает, что каждая бенгальская вдова высшей касты страдала одинаково и в равной степени на протяжении всей истории или что положение вдов не менялось с течением времени. Многие вдовы добивались неоспоримой власти в семье за счет добровольного соблюдения всех предписанных режимов и ритуалов вдовства. Многие также сопротивлялись общественным предписаниям, нацеленным на контроль за их жизнями. Кроме того, снижению уязвимости положения вдов способствовали женское образование, участие женщин в общественной жизни, последующее снижение доли детских браков и общий рост продолжительности жизни. Частный проект Калиани Датты по записи голосов некоторых из вдов сам по себе служит свидетельством исторических изменений, которые невозможно отрицать.

И все-таки нет никаких сомнений, что статус вдовы создает для женщин реальные проблемы в патрилинейной, патрилокальной системе родства, принятой в высших кастах бенгальского общества. Предписанные ритуалы вдовства показывают, что его считают состоянием, предвещающим дурное (поскольку женщин часто обвиняли в способности навлечь беду и даже вызвать смерть мужчины из своей же семьи). Ритуалы принимают форму радикального и пожизненного искупления вины со стороны вдовы: целибат, запрет на употребление мяса, необходимость избегать определенных видов пищи, частые посты. Неукрашенное тело с определенными отличительными признаками (отсутствие украшений, бритая голова или коротко стриженые волосы, белые сари без каймы или с черной каймой) должно было сделать вдов непривлекательными и заставить их держаться поодаль от других людей. Истории, которые тянутся еще с XIX века, содержат упоминания пыток, жестокости и угнетения, которые часто, если не всегда, сопровождали вдовий опыт.

До введения колониального правления, однако, вдовство не было в бенгальском обществе темой для обсуждения. Добританская бенгальская литература и тексты обращали внимание на многие аспекты жизни женщины: страдания невестки под властью свекрови и золовок, вопросы женского целомудрия, ревность и ссоры между женами одного мужа. Но проблема вдовства если и привлекала общественное внимание, то происходило это крайне редко[286]. Колониальное правление изменило ситуацию. Начиная со спора о сати (обряда самосожжения вдов), разразившегося в 1820-е и 1830-е годы, затем с принятием в 1856 году Закона о повторном замужестве вдов и, наконец, в ранних бенгальских романах, созданных в период с 1870-х по 1920-е годы, тема вдов и их трудного положения сохраняла особую значимость. В дополнение к этому в течение примерно последних 130 лет многие бенгальские индуистские вдовы рассказывали свои истории в разных жанрах – прозе, мемуарах и автобиографиях. С XIX века и поныне вопрос притеснения вдов оставался важным аспектом модерной критики бенгальской системы родства. Короткое эссе Калиани Датты в журнале «Экшан» было частью этого длительного коллективного акта документирования страданий, в которые по традиции вдовство повергало женщин.

История вдовства в модерную эпоху интересовала многих исследователей бенгальского колониального общества. Они показали связь между «колониальным дискурсом» – в особенности использованием британцами понятия «условия жизни женщин» как показателя при измерении качества цивилизации – и зачатками модерных форм социальной критики в Бенгалии, сосредоточившейся на таких проблемах, как обряд сати и повторный брак