Прованс навсегда - [7]

Возможно, история не имела бы продолжения, не сообщи ей кто-то, что собака, похожая на одну из наших, дежурила днем возле épicerie,[25] привороженная запахом копченостей и паштетов. Вечером она исчезала, утром появлялась снова. О хозяине ничего не было известно. Вероятно, пес потерялся.

У жены развилась crise de chien.[26] Она узнала, что потерявшиеся и выкинутые на улицу собаки содержатся в загонах французского общества защиты животных менее недели, затем от них избавляются. Как можно подобное допустить в отношении любой собаки, не говоря уж о таком прекрасном животном благородных кровей!

Я позвонил в общество защиты животных. У них пса не оказалось. Жена начала пропадать в деревне по полдня, уехав на полчаса, чтобы купить батон. Однако собака исчезла. Когда я осмелился предположить, что она, вероятно, нагулялась и вернулась домой, супруга глянула на меня так, будто я предложил зажарить на ужин младенца. Я снова позвонил в изолятор найденных собак.

Прошло около двух недель. Жена переживала, в обществе защиты животных устали от моих звонков, но тут из épicerie просочилась свежая новость. Пес жил в лесочке рядом с домом одной из покупательниц. Женщина подкармливала его и позволяла ночевать на террасе.

Такой молниеносной реакции я давно не видывал. В течение получаса жена уже вернулась с улыбкой, заметной за полсотни ярдов. Рядом с ней на пассажирском сиденье что-то беспокойно ерзало. Сияющая жена вышла из машины.

— Он с голоду умирал, бедняжка. Посмотри, съел весь ремень безопасности. Ах, какое чудо!

Пса выманили из машины, он стоял рядом с нею, колотя хвостом по дверце. Выглядел кошмарно. Какой-то ком шерсти размером с немецкую овчарку со множеством торчавших во все стороны щепок и веточек, запутавшихся и прилипших листьев и каких-то крошек. Пес задрал ногу возле машины, лягнул пару раз ногами по гравию и улегся на живот, высунув шесть дюймов розового языка с налипшими на него обрывками ремня безопасности.

— Прелесть, правда? — продолжала умиляться жена.

Я протянул ему руку. Он поднялся, сжал мое запястье зубами и потянул к себе. Зубы у него оказались весьма крепкими.

— Видишь? Ты ему понравился.

Я попросил ее предложить псу для еды что-нибудь вместо моей руки. Он в три приема опустошил большую миску собачьего концентрата, налакался воды из ведра и принялся кататься по траве. Обе наши суки не знали, что с ним делать. Я тоже. Жена лучше ориентировалась в обстановке.

— Бедняжка. Нужно его отвести к ветеринару. И обязательно постричь.

В каждом супружестве есть моменты, когда лучше не спорить. Я договорился с мадам Элен, toilettage de chiens[27] на тот же вечер, ибо никакой уважающий себя ветеринар с ним в таком виде дела иметь не стал бы. Мадам Элен, как я надеялся, более привычна к проблемам с внешностью сельских собак.

Мадам Элен действительно быстро справилась с шоком первого впечатления. Еще один ее клиент, миниатюрный пуделек абрикосового цвета, заскулил и сиганул подальше от греха за этажерку с журналами.

— Пожалуй, сперва возьмусь за вашего, — решила она. — Душист, душист, n'est-ce pas?[28] Где вы его откопали?

— Кажется, в лесу.

— М-м… — Мадам Элен сморщила нос и потянулась за резиновыми перчатками. — Часок можете погулять.

Я купил ошейник от блох и присел за пивом в кафе Робиона, пытаясь привыкнуть к мысли о трех собаках в хозяйстве. Конечно, можно было надеяться, что найдется прежний хозяин, тогда останутся лишь две собаки и скорбящая об утрате жена. В любом случае выбор не за мной. Решение предстояло принять собачьему ангелу-хранителю, если таковой существовал. Я надеялся, что он заметит ситуацию.

Пса я нашел привязанным к стволу дерева в саду. Увидев меня, он выразил живейшее удовлетворение. Обкарнала его мадам Элен до короткого ежика. Голова теперь казалась еще больше, кости торчали, как у собаки, нарисованной малолеткой, но, по крайней мере, теперь он избавился от вонючести, стал чистым. Художественные наклонности мадам Элен проявились в оформлении обрубка хвоста, превращенного в помпон.

Пес охотно проследовал за мной в машину и устроился на пассажирском сиденье, глядя вперед, лишь иногда поворачиваясь ко мне и проявляя интерес к моему запястью. Производимые им звуки я истолковал как проявление удовлетворения, но, как оказалось, ошибся.

На самом деле он урчал от голода, что я осознал по аппетиту, с которым он умял содержимое подставленной ему женой миски. Придерживая миску лапой, он вылизал эмаль. Жена глядела на него с выражением, свойственным большинству женщин, когда они созерцают своих в высшей степени одаренных чад. Я скользнул в сторонку, проронив, что неплохо бы все же поискать его хозяина.

Обсуждение продолжилось за столом, под храп пса, заснувшего на полу, в ногах у моей жены. Мы договорились, что спать он будет в сарае. Дверь оставим открытой, чтобы он мог при желании выйти. А то и уйти. Если утром он еще будет на месте, мы свяжемся с еще одним хозяином корталов в округе, спросим его совета.

Жена выскочила из постели ни свет ни заря, и скоро меня разбудила ткнувшаяся мне в физиономию усатая морда. Пес никуда не делся. Вскоре стало ясно, что он вознамерился остаться с нами и намеревался убедить нас, что без него жизнь вообще невозможна. Он оказался бесстыжим льстецом. Один лишь взгляд на него — и это костлявое чучело выражало полнейшее блаженство. Похлопаешь его по загривку, и он впадет в экстаз. Два-три дня — и мы пропали. Со смешанными чувствами я позвонил мсье Грегуару, жившему в Апте хозяину корталов.