Провал крестового похода. США и трагедия посткоммунистической России - [24]

.

Подобные утверждения не только грешили против истины, но и уводили в сторону от полноценной дискуссии на тему, что произошло в России и в чём была ошибка Америки. Они, как минимум, не учитывали и, значит, исключали аргументы, приводимые теми немногочисленными учеными (в том числе, мной), которые не поддерживали американскую политику и предупреждали о её возможных губительных последствиях. Среди них, например, были несколько экономистов иной, нероссийской специализации^{144}. (Вообще, следует отметить, что у администрации Клинтона всегда было достаточно критиков — даже тогда, когда это ещё не было модным — причём в основном среди консерваторов)^{145}.

Была и ещё одна важная вещь. Утверждать, что никто не понимает посткоммунистическую Россию, значит — возвращаться к старому и сегодня как никогда более опасному представлению, будто бы Россия, коммунистическая или любая другая, настолько ненормальна, что просто не доступна пониманию. Это идёт от высокомерия первых крестоносцев начала 90-х гг., уверенных, что они знают о России всё, и не желающих ничему учиться. С политической точки зрения, это значит сводить огромную мировую державу с ядерным потенциалом до положения аномальной зоны, которую можно только изолировать и сдерживать

Отсюда — возрождение неудачного афоризма Уинстона Черчилля о том, что Россия — это «загадка, окутанная тайной и покрытая мраком», и распространившееся мнение о «пагубности» этой страны для американской политики и начинаний. Так, для одного весьма интеллектуального западного журнала, Россия превратилась в «странную страну, возможно, уникально странную страну». Даже администрация Клинтона, в полном несоответствии со своими миссионерскими задачами, согласилась с той банальной глупостью, написанной поэтом Х1Х-го века, которую очень любят повторять сентиментальные российские интеллектуалы и их сторонники на Западе: «Умом Россию не понять… В Россию можно только верить»^{146}. Всё это не просто неверно: отказ от разумного объяснения событий в мире, который углубляющийся российский распад делает всё более опасным, чреват непредсказуемыми последствиями.

Представленные ниже публикации, как и работы некоторых моих коллег, свидетельствуют, что Россию можно понять умом и, соответственно, умно к ней подойти. Для этого не нужно ни особых мозговых усилий, ни какой-то особой методологии или теории — только желание отбросить предрассудки и узнать как можно больше о российском прошлом и настоящем. Однако, учитывая то, насколько мои предположения, в конце концов, оказались правильными, я предпочёл бы ошибаться.

ЧТО ЖЕ НА САМОМ ДЕЛЕ ПРОИСХОДИТ В РОССИИ? Март 1992 г.

Вопрос:Традиционный разрыв между советской реальностью и восприятием этой реальности американскими средствами массовой информации был постоянной темой Вашей рубрики «Sovieticus» в «The Nation» в 80-е гг. Вы недавно вернулись из посткоммунистической России. Учитывая все изменения, произошедшие в бывшем Советском Союзе и конец советской цензуры, исчез ли этот разрыв?

Стивен Коэн: Сегодня мы имеем гораздо больше информации о советских и особенно российских делах, чем мы имели до прихода в 1985 г. к власти Михаила Горбачёва. Улучшилось и американское освещение событий: оно стало менее примитивным и более подробным. Но в наших средствах массовой информации (особенно в том, что касается комментария) и в нашей политике возникло много новых стереотипов, мифов и ошибочных концепций. И хотя они полностью противоположны ошибкам и мифам «холодной войны», они также больше способствуют запутыванию, чем прояснению ситуации. И так же, как в годы «холодной войны» это может затруднить организацию полноценной, объективной, основанной на фактах, а не на эмоциях, дискуссии о России в сегодняшних Соединённых Штатах.

Главной проблемой, как обычно, является американская привычка рассматривать Россию через призму собственной идеологии: находить только то, что ищешь, и искать только то, что устраивает. В течение десятилетий это были чуждые нам «коммунизм» и «тоталитаризм». Теперь это «рыночная демократия» и «гражданское общество» американского типа. Многие комментаторы и некоторые корреспонденты выступают больше не как журналисты, а как группа поддержки «рыночного капитализма», который они не в состоянии отличить от коррумпированного «чёрного рынка».

Часть из них основывает свои оценки на мнении московских демократов, которых вряд ли можно считать полностью объективным источником и чьи радикальные взгляды могут быть не менее саморазрушительны, чем взгляды дореволюционной интеллигенции. Внесли свою лепту и наши именитые профессора. Один историк из Беркли заявил в «New Republic», что мы не должны требовать от Бориса Ельцина соблюдения самых высоких демократических стандартов; достаточно того, что он пытается делать много хорошего. Ельцин, безусловно, заслуживает нашей поддержки, но разве американские апологеты большевиков и самого Сталина не выдвигали в своё время подобных аргументов?

Каждый из нас имеет право надеяться, что Россия станет такой, какой, мы считаем, она должна быть. Но идеологические перспективы американских правых и левых не должны усложнять и без того предельно сложные историю и политику этой страны. Тем самым они способны лишь навредить нашей собственной политике в отношении России.