Противоречия - [31]

Законы Космоса играют молча в карты.

В беззвучности гробов спокойны, как природа,

Милльоны червяков едят людские туши…

От трав струится в ночь, как ладан, запах меда

И бродят при луне влюбленных мертвых души.

И в красном сюртуке плута-магнетизера

К ним homo sapiens несет с подмосток розу.

И в кладовых своих тончайший ум актера

Взрывает мусор слов, ища костюм и позу.

«Я верблюд, чересчур нагруженный…»

Я верблюд, чересчур нагруженный

Всем богатством, что только могли

Люди видеть в лазурной дали

И душой оплатить восхищенной.

Взяв сокровища груз благовонный,

Мы пустыней обратно брели,

Я, верблюд, и феллах прокаженный,

Проводник мой, мой ум, раздраженный

И печальный изгнанник Земли…

Я упал под тюками в пыли.

Тяжелы на истертых плечах

Драгоценности рынков далеких!

Как он хлещет меня, мой феллах,

Между глаз, утомленно-глубоких.

И певцу всех путей одиноких

Перед смертью являет Аллах

Самый добрый мираж на холмах:

Рощи пальм на озерах широких,

Земледельцев средь жен чернооких…

Издыхаю в горячих песках.

«Есть шелест шелковый нам дорогого платья…»

Есть шелест шелковый нам дорогого платья

Любимой женщины, идущей тихо к нам,

Чтоб провести, грустя, рукой по волосам…

Ты голову прижмешь к ее худым плечам,

Несущим аромат давнишнего объятья,

И думаешь о том, что так смешны проклятья,

Что мы, ничтожные, давно добры, как братья,

Что нам нельзя, нельзя не изменить мечтам!..

Так хрупкий вечер мой, неизъяснимо странный,

С какой-то женственной, серьезной чистотой

Приходит в комнату, где книги и диваны,

Ковры, оружие, старинные романы,

Раблэ, и Свифт, и Скотт; и бюсты – чередой

Уроды светлые, излюбленные мной –

Здесь Квазимодо, Пан, Вольтер, Сократ…

Как пьяный Гашишем нежности, я мучим добротой!

Что в жизни я искал? Пергаментовой пыли!

Я наложить хотел чертеж на небеса

Отчетливый, сухой и строгий, как глаза

И щеки желтые патриция, что были

Прелестней для меня, чем юная краса!..

О женщина, о та, с духами вялых лилий,

Приди, приди ко мне в часы моих бессилий,

Приди, приди ко мне, погладь мне волоса!

«Я, замкнутый в квадрат со скучными углами…»

Я, замкнутый в квадрат со скучными углами,

Под белой простыней, как длинный, потный труп

С уставленными в мрак незрящими глазами,

Когда тяжелый мозг надменен, прям и туп,

Как древний фараон священными ночами,

Я взвешиваю мир. Сходя с ума, в постели,

Я чую сладостно, как в мраке и тиши

Мышленья мерные и чёрные качели,

Как виселица в тьме, качают Божьи цели

И ужас вскрикнувшей и смолкнувшей души.

И знаю я тогда, холодный и бескрайний,

Что всё, что строим мы, мы строим на песке,

Что обладание действительное Тайной

Обязывает нас дрожать в дыре случайной

С кривой улыбкою на восковом лице.

МЕЧТЫ

Миражи нежные блуждают по пустыне,

Алхимик подчинил планеты янтарю,

И похотливые ласкаются рабыни

К давно бессильному от мудрости царю.

И так же, только Ночь накинет креп на Атом,

Где неизменный круг свершает лилипут –

Мечта, познание и вера в звездный фатум

И музыкальный вздор в поэте оживут…

«Сегодня я факир с недвижимым и дальним…»

Сегодня я факир с недвижимым и дальним

Презрением вещей в померкшем важно взоре;

Сегодня я кажусь, как эйсберг ночью в море –

Неловким, тягостным, правдивым, колоссальным.

Но будто в глубине какого-то колодца

Во мне загадочно и весело смеется

Эффектной женщины порочно-ясный взгляд

И отблески греха на черном дне дрожат,

Как те, что чуются в кинжалах, в амулетах,

В брильянтах дерзостных и в лживейших поэтах.

«Когда я буду стар, я буду, как гравер…»

Когда я буду стар, я буду, как гравер,

Язвительный, печальный, но довольный…

Кладущий медленно на хаос и простор

Едва начерченный, но правильный узор,

Легко-стираемый, ненужный, произвольный…

И будет контуров необычайно много!

Рисунки душ, эпох, и местностей, и Бога,

Все выползут из тьмы, медлительны, страшны,

Как утончённые, уродливые сны,

Как те чудовища, что населять должны

Кошмар геолога иль палеонтолога.

И будут знать они, творимые кошмары,

Что в мой последний час, я — деревянно-старый,

Я не почую рук мне самых дорогих,

Что формы дальнего затмят моих родных

И, глядя в призраки, я выпью снова чары

Несуществующих, холодных и пустых…

«Когда закончит дух последнюю эклогу…»

Assai palpitasti…

Leopardi

Когда закончит дух последнюю эклогу,

И Marche funebre, дрожа, порвет последний звук,

И улетит с чела тепло ласкавших рук —

Прах отойдет к земле, а дух вернется к Богу

И смысл всей жизни, всей, откроется мне вдруг…

И нищим я пойду к далекому чертогу.

Средь белых колоннад там будут так легко

Бродить задумчиво синеющие тени,

Как самый нежный грех, упавший на колени…

Там будут сонмы жен с запавшим глубоко

В лазоревых глазах познанием всего,

И к Богу поведут прекрасные ступени.

И я туда войду, кривляясь, беспокойно,

Сдирая струпья с ран, как Диоген в пыли,

Что в жертву вшей принес когда-то недостойно.

И вот пред Богом храм раздвинется спокойно,

Неизъяснимое представится вдали

И тихо скажет Бог: «Кто ты, пришлец Земли?»

— Твой верный Арлекин, великий Господине,

Жонглер и мученик, который не в пустыне,

А на асфальте жил, но бичевал себя;

Который вечно лгал, всё портя, всё губя,

Смеялся над Тобой и плакал так, как ныне,

Что он всю жизнь любил на свете лишь Тебя!

ТРОТТУАР

Моя душа соткана из грязи, нежности и грусти.