Противоречия - [29]

А очень много нор – вот он, вот город наш.

А мне что надо? Мне? Я о душе мечтаю,

О смелой ясности, серьезности… Нет! Вздор…

Я сам не знаю, что! Не то, не то… Не знаю.

Я знаю лишь, что жизнь – жизнь это зло, позор.

Кричи, что вся их жизнь страшней их преступлений,

Бей лбом об стену, плачь, убей себя, любя!

Все, все живут затем, чтоб в мире представлений,

Как в шаре из стекла, закупорить себя.

Они живут для зла, нет, для самообмана,

Они живут затем, чтоб весь их водевиль

Для чтения бы рвал из сердца Мопассана

Его прекрасное, больное: Imbeciles!

И понял я, что мне лишь стоит покориться,

«Как все», войти туда, других людей дробя,

Дадут мне женщин, труд, дадут повеселиться,

Лишь откажись, уйди от Бога, от себя.

И так заботливо подыщут оправданье,

На милых мелочах дадут забыть, уснуть,

Сказав, что истина, что всякое исканье

Есть дело возраста и ясен будет путь.

Солги себе, солги, что мы, по всем законам,

Мы – коллектив людей, член группы – индивид,

Ты будешь к старости почтеннейшим ученым

Иль литератором… ах, как это звучит!

И черт шептал, смеясь, умно, хитро и гадко,

Что стоит лишь начать, жизнь там не так плоха!

Ведь деньги, женщины, азарта лихорадка

И ноги голые, девичие! Ха-ха!

А после женишься, придешь домой усталым,

Чай, музыка, жена и добродушный смех…

Вот кто ты, хитрый черт! Ты тоже пред финалом

И веришь в принципы и порицаешь грех?

Как было тяжело, как уставал искать я…

Смешно! Я поднялся и бросил ругань им!

Но что же было всем до моего проклятья?

Что пред толпой был я с отчайнием моим?

Я взял из их же книг всю четкость аргументов

И с ними злость смешал и всю мою печаль…

Я удостоился больших аплодисментов,

Меня хвалили все… А мне, мне было жаль

Моих ночных часов, когда я за работу

Садился и писал и грыз свое перо,

Ходил по комнате, и истреблял без счету

Сигары крепкие, и улыбался зло…

Меня хвалили все… И я ушел из зала

Бессмысленно бродить по улицам глухим,

И, как сейчас, тогда – я поглядел устало

И понял с ужасом, что я был всем чужим.

……………………………………………….

И руки к женщине я протянул с надрывом…

Нет, это не было! Нет, это было сном!

Как мы, они нервны и в скепсисе красивом

Бездушны; как и мы, с мечтательным умом…

………………………………………………….

И я тогда упал. Занятья, мысли, дело,

Противно стало всё и сам я стал не свой –

Я чувствовал – лицо, мое лицо тускнело,

Глядело криво, зло, с натугою больной.

И по утрам, дрожа, откинувши гардины,

Я видел в зеркале потухшие глаза,

Лоб будто ниже стал, на нем легли морщины,

Сверкали кое-где седые волоса…

Я стал не понимать и часто в разговоре

Мешаться, путаться, вдруг начинал шептать

И удивление ловить у всех во взоре…

Но после хохот мне пришлося испытать.

А я, как под хлыстом, не в силах удержаться,

Твердил не знаю что… О, жгучий, жгучий, стыд!

Бездарность, ноль, пошляк, рожденный пригибаться,

Он сверху на тебя с улыбкою глядит,

А ты, растерянный, запуганный до боли,

Глазами бегаешь и шлешь мольбу глазам…

Но над самим собой я не имел уж воли:

За мною призраки ходили по пятам.

Я бросил общество. Но клятв я не нарушу.

Предместья я люблю, где ночью я брожу

И где так часто злость, и простоту, и душу

Средь проституток я и нищих нахожу.

Я фабрик полюбил стоокие строенья,

Подвалов пьяный гул, детей голодных стон…

Не надо улучшать! Пусть будет, будет тленье

Во имя ничего: сам человек дурен.

О, да, я пережил и передумал много

И сжал всё в формулы и всё поставил в связь:

Всегда движение уничтожает Бога,

Движенье, значит «я», – моя нора иль грязь.

Удары голода. Тревога размноженья.

Вот рычаги людей, вот сущность их глубин:

От них исходит всё, и злость и преступленье,

Вот где они лежат – причины всех причин.

Душа не более способности познанья,

Необходимого, чтоб тела жил комок,

А тело любит лень, не любит труд, страданье,

И тела первый зов и хищен и жесток.

И героизм и мысль – исканье полом пола,

Порыв до женщины, а после… тра-та-та!

Эй, вспомни, девушка, пока не стала голой

Ты перед «ним» – герой был, мысль, мечта?

И понял я еще: здесь дружно жили рядом

Две жизни. Жизнь одна – закрытая для глаз,

Где низости людей, живущих грязным стадом,

Не ставилось преград. Другая — напоказ.

И в жизни лицевой — театр, литература,

Наука, право, долг и благородство поз

(Но есть здесь на земле и дураки, и дуры,

Что этот хлам смешной восприняли всерьез),

А в жизни той, другой, а, там не говорили

О тонких прелестях: там попросту дрались,

Сосредоточенно и молча грызли, били,

Топтали по лицу и гаденько тряслись.

Пускай филистер мне, как Гейне, скажет «света!»,

Я крикну: Гейне – лгун! Ваш «свет» – реклама фирм!

Ваш «свет» есть ваш костюм! Жизнь подлинная , это –

Интимность низости, жизнь за прикрытьем ширм!

А, вы сумели все ее в добро обрамить,

И есть разносчики, чтоб рамки продавать,

Запрятать то, что вам услужливая память

Не хочет воскресить, не смеет сосчитать.

Жизнь вся сложилася как жест трагикомичный –

Он, смертный, в мире жил и не пред миром стал;

Но виноватых нет – жизнь есть процесс безличный

Планета голода. Так Франс ее назвал.

И много нежности опять во мне проснулось:

Я радуюсь весной, когда в щели мостков,

Я вижу, вдруг трава пробилась, улыбнулась,

Живет, пощажена жестокостью шагов…

По-моему, она так ласково похожа

На уличных детей, и бледных, и живых,