Противоречия - [27]

Как наша мысль, людей, печальна и строга.

На звезды я глядел, на туч седые пятна,

И вспоминал ряды имен, гипотез, числ,

И думал я опять, что жизнь нам непонятна,

Но смысл в ней должен быть, не нам, не наш, но смысл.

И сколько звуков здесь… То низких, то стеклянных…

Вода журчит, журчит, не знаю где, но тут;

Из города бежит гул непонятных, странных

И разных шумов…

Там живут.

Мой город… Странный. Мой. На черных грудах зданий

Недвижен окон свет, как вырезанных в тьме.

За каждым огоньком милльярдами мельканий

Идет жизнь мне чужих и, значит, чуждых мне.

Огромные дома, в них норы, норы, соты,

И там копошатся, хлопочут… Пαντα ρει [5].

И жизнь, совсем своя, свои мечты, заботы,

Клокочет и кишит во всех ушах людей.

Как страшно так взглянуть… Как сбилися мы тесно.

Ведь тут один милльон, один милльон живет.

Их жизнь всегда, всегда мне будет неизвестна,

Да и для них самих забудется, мелькнет…

А после новые… Но те же будут типы,

Ритм тех же возрастов, и страсти те ж, и труд…

Так мы устроены, так мы живем. Полипы.

Как слышны шумы…

Там живут.

Живет милльон людей. Какая бездна горя,

Надежд, труда, борьбы, ненужной суеты…

Бегут над ней в века, векам бесплодно вторя,

Ведь уж солгавшие, ведь старые мечты.

Убьет их жизнь под смех и тотчас дерзко, вольно,

Их родит бунт рабов, им храм создаст поэт…

Как людям жить? Без них – так одиноко-больно,

А в них жить, в шорах… нет, пусть лучше смерть, но нет.

Как тесно мысли в них! Как надо стушеваться

С многоголосым их стремлением к добру,

С назойливостью книг, не могущих подняться

Над обществом людей, сводящих всё к нему.

В них пьяные живут, как в запертых строеньях,

Не видя Целого, не зная счет годам…

Что людям, нам, в борьбе, в прогрессе, в улучшеньях,

Когда вон там звезда, а кладбище вон там?

Грядущее – мечта. Ни краше, ни нежнее

Не будет жизнь детей. Как эта будет та.

Наука… Ах, она скрывает всех умнее,

Что тоже ложь она, что тоже лишь мечта!

И женщина – мечта, и воля, гордый разум,

И смерть бесстрашная, жизнь смеха – всё не то.

Я верил тоже в сны, то злобно, то с экстазом,

Они мне были всем, теперь же всё – ничто.

Что мне теперь слова – культурное наследство,

Движение вперед, познанье, человек?

Я помню длинный путь, путь, пройденный от детства

Как больно говорить – уж пройденный навек.

Пусть фразою звенят юнцы и фарисеи…

Увидев юношей раскрывшийся вдруг мир,

С друзьями я любил мятежные идеи

И презирал любовь, и счастие, и мир.

И, став лицо с лицом к враждебному нам мраку,

Мы не входили в жизнь, мы ворвалися в бой,

Мазуркой бешеной пошли в огонь, в атаку,

Большою, дружною, веселою толпой,

Богаты юностью и сильные познаньем,

Благоговение пред словом «человек»

Так целомудренно скрывая отрицаньем…

Как молод был, красив, как горд был наш набег!

Как нам смешон был сон, уют, покой ленивый,

Уравновешенность, добро и тупость тех,

Чьей жизнью был лишь труд и грех, и грех стыдливый,

Позорно-залганный, с оглядкой мелкий грех.

Нет, мы не сдались им! Цепь наша разорвалась,

И всё ж сперва была упорная борьба,

Но в ней душа, мечта, тускнела и терялась…

Сдавили будни нас, толпа, толпа, толпа…

И начались года бесцельности, истомы,

А вера старая горела, как ночник:

Не умерли еще сознанья аксиомы,

Исходный мысли пункт и старый, свой язык.

Мы знали логики и книг непримиримость,

И яд всосали мы всех мировых зараз,

И стройность общих схем, и непоколебимость

Всеобще-признанных, почтенных догм и фраз.

Всё подтверждало нам – не с ними быть – отсталость,

Но в жизни победить им было не дано,

И мы прибавили к ним скепсис и усталость,

Самоуверенность, насмешку и вино.

Ум, как старик, уж знал, что жизнь – игра дрянная,

А сердце юное отвергло жизнь других,

И пустота росла, огромная, немая…

Но horror vacui есть и у душ людских.

И вот когда один, измучен, но развязен,

С больными нервами, озлоблен, но без сил,

Весь – фраза, весь – актер, уже душою грязен,

Уж изолгавшийся, развратником я жил,

То раз игрой судьбы жестоко оскорбленным

Взглянул на небо я, исполнен слез и мук,

И слово «Бог Господь» вдруг в сердце потрясенном

Как гром ударило, и бездна встала вдруг.

Казалось мне тогда, что небо раскололось,

Как будто страшный луч мне сердце разорвал,

И Божий слышал я спокойный, ясный голос…

В каком восторге я упал и зарыдал.

Я убежал в леса и там, полубезумный,

Постиг всю прелесть я и ужас всех окрайн,

И понимал листвы я говор многошумный

И ласку грустную разлитых в мире тайн;

Я понял Гёте там, Евангелье, Сократа

И Достоевского, и плакал по ночам,

И часто застывал пред зрелищем заката,

И с нежностью внимал я птичьим голосам.

И любовался я, как девушки смеются,

Как тени плавные меняются при дне,

И, не дыша, молясь, боялся шевельнуться,

Чтоб не нарушить «Бог», звучавшее во мне…

И проклял я свое былое бездорожье,

Доктрины узкие, всю бренность громких слов,

И понял всей душой, что жизнь есть тайна Божья

И мне дан миг, лишь миг, в безбрежности веков.

И вот тогда опять, но весь уже как новый,

Как спрут чудовищный, встал город предо мной:

Довольный, суетный, торгующий, суровый,

С порядком вековым, разнообразно-злой.

С безумной высоты, где всё должно быть свято,

Я каждый день людей вдруг сразу увидал,

День академий, бирж, контор, домов разврата,

Трактиров, фабрик, школ, парламентарных зал…