Так мы стоим и болтаем перед подъездом минут пять. Пока Фомка вдруг не хватает меня за рукав и тянет в подъезд.
Через пять минут мы болтаем на кухне.
— Вадик, а помнишь весной, когда ты фотографии печатал, я к тебе приходила?
— Конечно, помню, — отвечаю ей в тон, а сам вспоминаю. Действительно, приходила, мешалась, печатать надо было много…
— А ведь я тогда не просто так приходила…
— Ага, помню, приносила фотки для альбома.
— Какие вы всё-таки парни тупые, — таинственно улыбается Фомка. — Мне же с тобой пообщаться хотелось. Ты такой классный!
Чем дальше, тем мне становится непонятнее, как перевести разговор в горизонтальную плоскость? А то сейчас чай допьём, и надо будет сваливать. Вдруг у меня появляется светлая мысль:
— Наташ, Ты как смотришь, чтобы попробовать отличного винца? Давай, я чуть-чуть из дома принесу.
— А давай, мамы до утра не будет. Устроим с тобой пьянку!
— Да какая, нах, пьянкака? Хорошего винца пригубим чисто в дегустационных целях… Мама делает отличное вино из смородины, ликёрной крепости, — я натягиваю полушубок и последнюю фразу заканчиваю уже внизу.
На скорую руку, нацедив пол-литра вина, схватил бобину с подходящим музоном и бегом обратно. Дальше пошло уже проще. Наташка тоже без дела не сидела, откуда-то появились пирожные, ароматный чай и главное — розовое платьице в белую полоску. Последнее меня обрадовало больше всего. Я представил, как запускаю свои лапы под подол. Тут же в штанах стал ворочаться дракон.
На столе в простых стеклянных фужерах рубиновым цветом играло вино, лёгкий аромат смородинового листа напоминал о лете, Крис Норман сладким голосом выводит:
I'll meet you at midnight,
Under the moonlight,
I'll meet you at midnight…
Поцелуи становятся всё более долгими и глубокими. Мои руки уже беспрепятственно гуляют по её телу. Она только пьяно хихикает и ненастойчиво пытается переместить мои грабли с попы на талию. После третьего фужера, я как бы невзначай выключаю свет, и наша возня переходит на диван…
…
Комната освещается только уличными фонарями и светом фар редких ночных машин. Фомка спит смешно посапывая у меня на плече. Первый блин, можно сказать, удался, хотя большого удовольствия я не получил. Мда…
ГЛАВА 15. И В МИНУСАХ ЕСТЬ ПЛЮСЫ
Окрестности и дворы по улице Гоголя. Лена Тришина.
— Борь, ну ка посмотри, как тебе моя обновочка? — я грациозно вышла из-за приоткрытой двери, как из-за кулис в дублёнке цвета топлёного молока. Галуны из тёмно-шоколадного витого шнурка украшают подол. Шикарный белый воротник и обшлага из козы. Так, ногу в сторону, руку в бедро, стан прогнуть, грудь вперёд. Поза, несколько фривольна, но совершенно неотразима. Особенно если учесть, что кроме дублёнки на мне только джинсовые шортики и белая водолазка. У Борьки от такого зрелища, челюсть отпала до пола.
— Ты, Лен, осторожнее, а то я могу и не сдержаться… уж больно трусики на тебе эротичные — он нервно сглатывает, и, наверняка, думает про себя, что сейчас устроит мне… гы-ы-ы-ы. Какие мужчины примитивные существа. У них все мысли написаны на лице.
— Фу, пошляк! Это настоящие итальянские шорты. Шор-ты! Не трусы! — Я с деланным возмущением машу пальчиком у него перед носом. — Стоят целый стольник, между прочим.
— А дублёнка классная! Тебе идёт. Французская?
— Почти, — кокетничаю я, — румынская, но тоже шикарная? А сколько стоит, сможешь сказать?
— Рублей пятьсот?
— Почти угадал. 550! Обдираловка! Но стоит того, правда же?
— Когда ты успела столько бабок нарубить? Или ухажёра богатого завела? Ясно же, что на утренниках столько не заработаешь.
— Зачем мне какой-то замшелый ухажёр, когда у меня папа с твоей подачи золотую жилу открыл. Он же всё, что от твоих заказов ему обламывается, честно мне отдаёт. Ты — молоток! Здорово придумал! Так что, считай, с меня должок. Жди, сейчас буду. — Я скрываюсь в комнаты, хлопнув дверью перед Борькиным носом.
Обновку пока надевать не буду. Нечего по ночам в дорогих вещах щеголять. Ещё соблазнится какой-нибудь герой. Борьку покалечит, дублёнку мою отнимет. Нафиг, нафиг, лучше в старой шубке из молодого чебурашки.
…
— Лен, а давай махнем куда-нибудь прямо сейчас! Посидим, выпьем чего-нибудь, потанцуем. Покупку же надо обмыть, а то носиться не будет.
— Дурак что-ли? — отвечаю ему, как бы продолжая свои раздумья. — Ну, куда можноу нас махнуть? ЦК [108]- гадюшник для торгашей и бандитов. Кухня там просто ужасная потому, что народ вечерами собирается, чтобы налакаться до соплей, и до высокой кухни никому нет никакого дела. Драки, потасовки, поножовщина каждый вечер. Рестораны при гостиницах ещё гаже. Остаётся «Отдых» на Богдашке. Там танцплощадка хорошая, музон относительно не плохой, но кухни вообще нет, только лёгкие закуски и винишко дешманское, впрочем, оно везде такое.
— Вот! Лен, это же самое то, что нам с тобой нужно! Возьмём бутылочку вальполичелло…
— Вальпо… чего? — В голове у меня пролетает мысль: «Может он и в самом деле из будущего?». Иначе откуда он бы набрался таких слов? Если там, в разваленном Союзе всё «так плохо», то может и хорошо, что его развалили? — Ты с какого дурдома сбежал? В лучшем случае, будет какая-нибудь «Фетяска»! Вероятнее, будет «Солнцедар»
