Против течения. Десять лет в КГБ - [23]

Одним из тех, кто наиболее часто навещал меня, был Сайто Нобуо — активист японской социалистической партии и одна из ведущих фигур в местном Обществе японско-советской дружбы. Это был добрый, искренний и предприимчивый человек, достаточно наивный, чтобы принимать на веру многие клише советской пропаганды. Его нельзя было назвать человеком, сознательно сотрудничающим с Советами, — он помогал им лишь в силу убеждения, что делает правое дело. Порой именно те, кто не ведают о подлинном смысле своего сотрудничества, оказываются самыми полезными агентами влияния.

Жизнь в Осаке иссушала и выматывала меня. Каждый день меня не оставляло ощущение, словно я одновременно живу в двух разных, не похожих друг на друга мирах. Один — в пределах советского павильона, где, если не знаешь, что находишься в Японии, можно поклясться, что это всего-навсего некое советское учреждение — в любой части Советского Союза. Другой мир располагался за пределами советского павильона и нашего жилого комплекса. Там я бывал просто счастлив. Поскольку у меня была масса дел, связанных с необходимостью вступать в контакты с множеством общественных организаций, мне разрешалось разъезжать самостоятельно — привилегия, которой пользовались лишь немногие из сотрудников выставки. Свои выходные дни (когда они у меня бывали) я использовал на походы в музеи, кинотеатры и парки. В такие дни я отдыхал душой и набирался сил. Мне нравилось зайти в какой-нибудь маленький ресторанчик, где, наслаждаясь суси, сасими и пивом, я завязывал разговор с хозяином.

Наконец-то я мог действительно осмотреть исторические места, побывать в буддистских храмах и синтоистских святынях в Киото и Наре. Меня весьма впечатлил дзэн-буддистский храм в Реандзи. Увидев там сад камней, я никак не мог поверить, что такое чудо вообще возможно. Я пробыл там чуть ли не два часа и все никак не хотел уходить. Посетителей в тот день было немного — я сидел и сидел, чувствуя, как на меня снисходит покой. Камни в саду рисовались мне как острова в море или как горные вершины, вздымающиеся над облаками. И вот постепенно я начал чувствовать себя все более спокойным и умиротворенным, в душе воцарилась безмятежность. Я знал, что происходящее со мной — нечто необычное, нечто глубинное и прекрасное, но я так никогда и не мог понять, почему созерцание такого немудреного пейзажа так глубоко подействовало на меня.

Моховый сад в Сайходзи оказал на меня не меньшее впечатление. Игра цветовых оттенков сорока разновидностей мха, красота растущих там деревьев создавали впечатление, что ты находишься в волшебном саду. Это было место, где в голову приходили только чистые, почти детские мечты. Я часто бывал в Наре и мне полюбились окрестности этой древней столицы. Гуляя по ухоженным тропинкам парка, кормя ручного оленя, я впитывал в себя красоту Хорюдзи — древнейшего храмового комплекса Японии.

В Киото мне также удалось побывать на знаменитом празднике Гион, глубоко впечатлившем меня. В тот день я понял, с какой гордостью японцы относятся к своим древним традициям. Эта гордость связывает их с поколениями предков, чьими трудами создано великолепие всех этих традиций и сама японская культура. Заполнившие улицы толпы были праздничны, женщины в кимоно — прекрасны до умопомрачения, мужчины (некоторые из них в традиционной одежде) — уверены в себе и обаятельны. Кругом были улыбающиеся лица. Мне стало грустно при мысли, что, вероятно, больше мне уже не доведется увидеть такое. В Советском Союзе уж точно не увидишь ничего подобного. Не потому, что у русских, украинцев или любых других народов СССР нет своих великолепных культурных традиций, а потому, что партия систематически и безжалостно уничтожает все проявления этих культур, отнимая у людей радость приобщения к национальному наследию и приумножения его.

Более напряженно я никогда не работал, как в те месяцы в советском павильоне. Каждый день я читал японские газеты „Асахи”, „Майнити” и „Иомиури”, смотрел японские телепрограммы и все поражался тому, сколь открыто, демократично, динамично и предприимчиво японское общество. Каждый может придерживаться своих мнений и беспрепятственно выражать их, будь они консервативного толка или левацкого, коммунистического или радикального. Шаг за шагом я приходил к пониманию разницы с Советским Союзом, где средства массовой информации находятся под строгим контролем и людям дозволено знать лишь то, что им преподносит партийная пропагандистская машина. И в то же время своим японским друзьям я должен был расписывать советское общество как миролюбивую, демократическую общественную структуру, которая — само собой разумеется — лучшая в мире.

Работая порой по 12–15 часов в день, я дошел до истощения физических и моральных сил. Атмосфера в советском павильоне день ото дня ухудшалась. Сотрудники КГБ все усиливали меры безопасности. Кое-кого из гидов отослали в Москву за аполитичность или за романы с иностранками. Я постоянно пребывал в ощущении, что кто-то не спускает с меня глаз. Я готов был поспорить на изрядную сумму, что такое же чувство владело каждым в советском павильоне. В таком напряжении не стоило жить даже в столь прекрасной стране, как Япония.