Против течения. Десять лет в КГБ - [19]

— Я ставлю выпивку, — по-английски объявил дезертир. — Есть желающие выпить с морским пехотинцем?

Поскольку советские люди никогда не спешат завязывать знакомства с иностранцами, никто из местных не откликнулся на этот призыв, зато американки были тут как тут.

— Как приятно услышать голос американца, — сказала одна из них.

А другая спросила:

— Какими ветрами американского морского пехотинца занесло в Москву?

Прежде чем прочие дезертиры появились в ресторане, морской пехотинец изложил собеседницам свою историю, и они убедили его вернуться в Штаты. Заливаясь пьяными слезами, он начал умолять их помочь ему вернуться на родину. Американки, чья машина была запаркована в весьма удобной от ресторана близости, тут же усадили в нее пьяного соотечественника и доставили его в посольство. Охранники у посольства видели, что нечто лежит на полу машины, однако не остановили ее.

После этого поток дезертиров иссяк.

„Рано или поздно это должно было случиться, — говорили все. — Просто неудача, совпадение”, — таково было официальное заключение.

Я никогда не соглашался с этим мнением. На взгляд профессионального разведчика, тут было слишком много совпадений. Прежде всего, этот морской пехотинец ухитрился оказаться именно в нужном ресторане, и никто не видел его ни по дороге туда, ни тогда, когда он покидал гостиницу. Во-вторых, две американки тоже оказались в ресторане, который нечасто посещаются американцами. В-третьих, дезертир этот опорожнил не всю бутылку и все же вроде бы напился до положения риз. И наконец, он умудрился спрятаться в машине, когда она въезжала в ворота посольства.

С моей точки зрения, все это было отлично осуществленной операцией разведки. Я подозреваю, это было организовано военно-морской разведкой США, и есть ряд доказательств, подтверждающих мое подозрение. Позже мне стало известно, что тот морской пехотинец, вернувшись в США, выступил в качестве свидетеля на слушаниях в Конгрессе. Я считаю, что тайный путь, который дезертиры проделывали из Вьетнама в Японию, а потом в Москву, был открыт, а потом о нем публично заявил этот смельчак — морской пехотинец. Поток дезертиров был перекрыт. И значение этого факта трудно переоценить.

В составе одной из последних групп дезертиров был молодой негр, которого все звали Ромео. Когда его спрашивали, почему он дезертировал из армии, он, закинув голову назад, отвечал с важным видом: „Я не боец, я живу во имя любви".

Как вскоре выяснилось, он не врал. К моменту, когда мы его разместили в гостинице, он уже успел назначить свидание с четырьмя или пятью женщинами. Он флиртовал со всеми женщинами, случавшимися на его пути. Приятели вечно подсмеивались над броской претенциозностью его одежды и над мощным запахом одеколона, исходившим от него. Один из них говорил, что нет надобности видеть появление Ромео — вы узнаете его по запаху.

Сопровождающего из Комитета солидарности заинтриговали успехи Ромео. Как-то во время обеда он спросил его:

— Правда ли, что ты с момента приезда ни одной ночи не провел без женщины?

— Правда, парень. Шесть дней — это не так уж много.

— Да ладно тебе, Ромео… Ну а все-таки, в чем секрет твоего успеха?

Ромео ответил театральным шепотом:

— Они любят… — он помедлил, дабы усилить эффект. — Они любят обонять меня!

Моя работа не сводилась к таким простым вещам, как сопровождение американских дезертиров. Основная миссия Советского комитета солидарности стран Азии и Африки состояла в организации антиамериканских (они назывались антиимпериалистическими) кампаний. К тому времени я был уже искусным пропагандистом и знал все нужные трюки. Обычно мои писания отсылались в Международный отдел. Если там они получали одобрение, их пересылали в Политбюро, которое утверждало их в качестве официальной программы СССР. Одна из получивших одобрение разработок, в подготовке которой я участвовал, была посвящена способам разжигания в Азии, Африке, Европе и Латинской Америке кампании против войны во Вьетнаме. Руководство Советского комитета солидарности стран Азии и Африки было столь близко к руководству Международного отдела, что мне то и дело случалось видеть личные подписи Брежнева или партийного идеолога Суслова под различного рода секретными директивами.

С 1966 по 1970 год я несколько раз бывал в Японии — то в качестве переводчика, то в составе той или иной делегации. Когда нужно было отправить меня в Японию, тут же изобретался подходящий предлог, и мой титул соответствующим образом подгонялся под обстоятельства. Во время одной из таких поездок я побывал в Хиросиме, в дни, когда там отмечалась годовщина атомной бомбардировки.

Тогда я только что выполнил одно из наиболее циничных и лицемерных заданий и был под впечатлением от проделанной мною работы. Искренность людей, участвовавших в печальных церемониях в Хиросиме, беспредельно тронула меня, и контраст между ними и тем, чем занимался я, показался мне разительным. Церемонии были величественны, всюду молитвенно просветленные лица — люди эти действительно были озабочены тем, чтобы избавить мир от войн. Теперь мне тот момент видится как веха на моем пути в мир свободы.