Протест настоящего мужчины - [17]

Шрифт
Интервал

— Ну ладно, ладно, — заворчал отец. — Сегодня же рождество.

— Конечно! — воскликнула она с неподдельной горечью. — Тебе-то все равно. А я не хочу, чтобы мой сын вырос лгуном и вором, понимаешь?

— Ну какой он вор, жена? — запальчиво возразил отец. — Что болтаешь, опомнись! — Он страшно сердился, когда в минуты блаженства ему кто-то мешал, а сейчас ему в придачу было, наверное, стыдно за свое вчерашнее поведение. — Ну-ка, Лэрри, — и он потянулся к деньгам, лежавшим на туалетном столике, — вот тебе шестипенсовик. А вот еще один — для Санни. Только не потеряйте!

Но я смотрел на маму и вдруг понял, что было в ее глазах. Я разревелся, швырнул пистолет на пол и, давясь слезами, выскочил из дома. Улица еще спала. В переулке за домом я бросился на мокрую траву.

Я все понял, и боль открытия нестерпимо жгла меня. Никакого Санта-Клауса нет — Доэрти были правы, — а есть только мама, которой приходится жаться, чтобы наскрести несколько несчастных пенсов нам на подарок. Мой отец — неотесанный грубиян и пьяница, и мама надеялась, что, может быть, из беспросветной нищеты ее вытащу я. Во взгляде ее был страх — неужели я стану таким же неотесанным грубияном и пьяницей, как мой отец?

Как я ревновал маму

Всю войну — первую мировую — отец был в армии, и до пяти лет я почти не знал его и ничего плохого о нем сказать не мог. Иногда я просыпался и видел — рядом с моей кроватью стоит кто-то большой в военной форме, держит свечку и смотрит на меня. Иногда слышал, как на рассвете хлопала дверь, и по булыжной мостовой, удаляясь, стучали подбитые гвоздями ботинки. Он появлялся и исчезал, как Санта-Клаус, всегда таинственно.

Под утро я обычно забирался в большую мамину кровать, и когда отец ночевал дома, приходилось тесниться, но, в общем-то, его визиты вше даже нравились. Он курил, и от него исходил приятный, с кислинкой, запах, брился — за этим действом я следил как завороженный. Каждый раз он оставлял груду трофеев-сувениров — ножи с рукоятками из стреляных гильз, немецкие каски, знаки отличия, кокарды, пуговицы и прочие военные штуки, которые, как считал отец, могли пригодиться и аккуратно хранились в длинной коробке на комоде. Отец вообще любил собирать разный хлам — пригодиться, утверждал он, может все. Когда его не было, мама разрешала мне подставить стул и порыться в его сокровищах. Сама она была о них не слишком высокого мнения.

Во время войны мне жилось безмятежнее всего. Окно моей комнаты выходило на юго-восток. Мама завешивала его занавесками, но это мало что меняло. Я просыпался с рассветом в самом что ни на есть солнечном настроении, готовый излучать свет и радость. От вчерашних забот не оставалось и следа. Жизнь, как никогда впоследствии, казалась простой, понятной и полной всяких возможностей. Я высовывал из-под одеяла ноги — они у меня назывались госпожа Левая и госпожа Правая — и заставлял их обсуждать дела на день. Госпожа Правая вела беседу с живостью и выражала свое мнение очень наглядно. Госпожа Левая была мне не так подвластна, и ее роль обычно сводилась к покачиванию в знак согласия.

Они обсуждали все на свете: куда мы сегодня с мамой пойдем, что Санта-Клаус принесет мне на рождество, как сделать, чтобы жилось нам еще веселее. Тут, например, речь часто заходила о младенце. Никак мы с мамой не могли насчет него договориться. На нашей улице младенцы были у всех, кроме нас, но мама считала, что мы сейчас завести младенца не можем, потому что стоят они семнадцать с половиной фунтов, вот вернется папа с войны, тогда и купим. Какие глупости! Вон Джинн купили младенца, а всякий знает, что семнадцать с половиной фунтов им не по карману. Значит, подыскали младенца подешевле, а мама, наверное, на таком деле не хотела экономить. Но по мне, младенец, как у Джини, нам вполне подошел бы.

Покончив с планами на день, я вставал, подвигал к окошку стул и поднимал раму, только чтобы высунуть голову. Окно выходило иа другую улочку, и я видел передние дворики ее домов, дальше, за глубоким оврагом на холме, — высокие дома из краевого кирпича, пока еще в тени, а дома на нашей стороне оврага уже ярко освещались солнцем, хотя длинные причудливые тени делали их какими-то чужими — добротными и свежевыкрашенными.

Потом я шел в мамину комнату и забирался на большую кровать. Мама просыпалась, и я начинал рассказывать ей обо всех своих затеях. К этому времени я, сам того не замечая, успевал в своей ночной рубашке превратиться в ледышку, и вот я говорил и согревался наконец, сковавший меня лед таял, и я засыпал рядом с мамой, а будил меня уже звон посуды на кухне — мама готовила завтрак.

После завтрака мы отправлялись в город — слушали мессу в церкви святого Августина, молились за отца, ходили по магазинам. Если днем была хорошая погода, мы выбирались за город — либо просто погулять, либо навестить в монастыре святого Доминика лучшую мамину подругу. Мама всех монахинь заставляла молиться за отца, и сам я каждый вечер перед сном просил бога, чтобы он отпустил отца с войны живым и невредимым. Если бы я только знал, к чему приведут мои молитвы!

Однажды утром я влез в большую кровать и обнаружил там отца, который по своей привычке явился нежданно-негаданно, но утром вместо военной формы он надел свой лучший синий костюм, а мама была на седьмом небе от счастья. Я не видел, чему тут особенно радоваться, потому что без формы отец был такой, как все; но мама сияла, она объяснила мне, что бог услышал наши молитвы, и мы первым делом пошли в церковь поблагодарить его за то, что отец вернулся домой в добром здравии.


Еще от автора Фрэнк О'Коннор
Отцы и сыновья

В спектакле, как и в романе, дело происходит в середине девятнадцатого века, накануне отмены крепостного права. Мы встретимся с известными по школьной программе персонажами — студентом-медиком, нигилистом Евгением Базаровым, его другом Аркадием и их семействами; помещицей Анной Сергеевной, под власть которой оба попадают. Однако, стирая с первоисточника хрестоматийный глянец, театр вслед за английским драматургом прямо подчеркивает близость происходящего дню сегодняшнему. На это указывают не только манера и способ общения персонажей, предметы, их окружающие вплоть до грохочущего мотоцикла.


Пьянчужка

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Немыслимый брак

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Праздник урожая [=Танцы на праздник урожая]

Несколько дней из жизни одной семьи, состоящей из пятерых сестер, в ирландском захолустье. История, рассказанная по детским воспоминаниям сыном одной из них. Смех и слезы, возвышенное и пошлое, любовь и ненависть ежеминутно перемешиваются в этом доме, где пятеро женщин, отрываясь от домашней работы, самозабвенно танцуют под звуки музыки из древнего радиоприемника…


Единственное дитя

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Мой эдипов комплекс

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Рекомендуем почитать
Грозовыми тропами

В издание вошли сценарии к кинофильмам «Мандат», «Армия «Трясогузки», «Белый флюгер», «Красные пчёлы», а также иллюстрации — кадры из картин.


Белый голубь

В книгу вошли четыре рассказа для детей, которые написал писатель и драматург Арнольд Семенович Кулик. СОДЕРЖАНИЕ: «Белый голубь» «Копилка» «Тайна снежного человека» «Союзники».


Шумный брат

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Цветы на пепелище

В книгу вошли две повести известного современного македонского писателя: «Белый цыганенок» и «Первое письмо», посвященные детям, которые в трудных условиях послевоенной Югославии стремились получить образование, покончить с безграмотностью и нищетой, преследовавшей их отцов и дедов.


Пуговичная война. Когда мне было двенадцать

Так уж повелось испокон веков: всякий 12-летний житель Лонжеверна на дух не переносит обитателей Вельранса. А каждый вельранец, едва усвоив алфавит, ненавидит лонжевернцев. Кто на уроках не трясется от нетерпения – сбежать и проучить врагов хорошенько! – тот трус и предатель. Трясутся от нетерпения все, в обеих деревнях, и мчатся после занятий на очередной бой – ну как именно он станет решающим? Не бывает войны без трофеев: мальчишки отмечают триумф, срезая с одежды противника пуговицы и застежки, чтоб неприятель, держа штаны, брел к родительской взбучке! Пуговичная война годами шла неизменно, пока однажды предводитель лонжевернцев не придумал драться нагишом – позора и отцовского ремня избежишь! Кто знал, что эта хитрость приведет затянувшийся конфликт к совсем не детской баталии… Луи Перго знал толк в мальчишеской психологии: книгу он создал, вдохновившись своим преподавательским опытом.


Синие горы

Эта книга о людях, покоряющих горы.Отношения дружбы, товарищества, соревнования, заботы о человеке царят в лагере альпинистов. Однако попадаются здесь и себялюбцы, молодые люди с легкомысленным взглядом на жизнь. Их эгоизм и зазнайство ведут к трагическим происшествиям.Суровая красота гор встает со страниц книги и заставляет полюбить их, проникнуться уважением к людям, штурмующим их вершины.