Просветленные не берут кредитов - [61]

Монах ответил на нее благосклонным кивком, и среди мон это движение породило взрыв радости. Они заплясали вокруг нас, а из музыкальных инструментов было извлечено то, что могло сойти за мелодию.

Я так же изображал убогого, таращился на горных кочевников с открытым ртом.

Дальше нас повели, указывая дорогу, едва не подхватывая под руки и постоянно кланяясь.

Путь наш закончился у небольшой деревушки, и лишь увидев ее, я понял, что брат Пон не преувеличил – строения ничуть не напоминали капитальные дома луа, более походили на шалаши, какие можно возвести за один день и без сожаления бросить, когда придет время перебираться на новое место.

Посреди селения торчал грубо обтесанный чурбан, изображавший то ли Будду, то ли духа окрестных гор. Перед ним лежали увядшие цветы и плоды, над которыми лениво жужжали толстые пчелы.

Нас с песнями и танцами проводили до самого большого из «шалашей».

– Здесь мы и остановимся, – сказал брат Пон, когда мы зашли внутрь.

Земляной пол, два набитых соломой тюфяка вместо постелей, огороженное камнями место для очага – раньше я бы посчитал такую обстановку убогой, но после двух месяцев странствия в компании неправильного монаха она показалась мне чуть ли не роскошной.

Как же, крыша над головой! А вон и одеяла!

Я не успел как следует обрадоваться, как предметы в поле моего зрения начали дрожать, сделались зыбкими, и вот я уже воспринимаю не их, а потоки крошечных обрывков-впечатлений.

Но через подобное состояние я в этот раз проскочил в одно мгновение и вновь оказался там, где не существовало даже дхарм. Я был чем-то и в то же время ничем, понимал, где я нахожусь и что делаю, и в то же время не обладал умом в обыденном понимании, находился в покое и постоянно изменялся, нечто текло через меня, трансформировалось, превращалось, зарождалось и умирало.

Наверное, так может чувствовать себя поток… не воды, а огня…

Такого, что впереди себя сжигает растения, а позади выращивает новые.

– Садись сюда, – сказал брат Пон, за руку подводя меня к стене.

Я осознал и его слова, и то, что он взял меня за предплечье, затем на миг потерялся и очнулся уже сидящим. Перед собой обнаружил деревянное блюдо, на котором лежала аккуратно порезанная на дольки и очищенная от семян папайя, а рядом – глиняный кувшин без ручки.

– Теперь ты понимаешь, что дхармы – это тоже иллюзия, порождение сознания, – проговорил расположившийся напротив монах. – Исчезает оно, исчезают и дхармы. Хозяева принесли нам поесть, и я думаю, в ближайшее время никто нас не потревожит. Жуй и задавай вопросы, если хочешь.

Земляной пол, набитые соломой тюфяки – раньше я бы посчитал такую обстановку убогой.

Тишина в моей голове сменилась обычным бормотанием мыслей лишь после того, как мы закончили трапезу.

– Что… это… было? – осведомился я, с трудом ворочая языком.

– Технически говоря, это называется «поворотом в основании», – ответил брат Пон. – Момент, когда алая-виджняна, сознание-сокровищница, оказывается направленной сама на себя.

– А до этого?

– До этого оно функционировало через другие семь видов сознания, начиная с ума. Исчерпывало энергию одних событий, порождало другие, проявляло себя мыслями, эмоциями, телесными ощущениями… а вот сейчас оказалось очищено от всей шелухи. Понимаешь теперь, что нет ни личности, ни дхарм, есть лишь некий способ восприятия личностью дхарм?

Я кивнул…

Да, осознание того, что так дело и обстоит, было в этот момент кристально ясным. Похоже, что только оно и являлось тем, что я мог бы назвать «собой», все остальное, начиная с тела и заканчивая мыслями, мне не принадлежало, существовало как нечто внешнее.

Хотя ведь нет ни внешнего, ни внутреннего…

Я ощутил, как ясность, только что бывшая такой всеобъемлющей, начинает таять, словно попавшее в лапы урагана облако.

– Сознание-сокровищница похоже на мозг человека, что видит сны, и объекты во снах принимает за реально существующие, и материал для следующих сновидений черпает из предыдущих… Ты же заставил этот мозг встрепенуться, на миг проснуться. Осознать, что он есть на самом деле.

– А он есть? – требовательно спросил я. – Алая-виджняна – реальна?

Брат Пон глянул на меня задумчиво, огладил подбородок.

– Относительно реальна, – сказал он. – Но с абсолютной точки зрения – иллюзия. Просветление-бодхи в конечном итоге состоит в том, что деятельность сознания-сокровищницы останавливается, что она оказывается как бы в замороженном состоянии. Но не исчезает окончательно, ведь только с ее помощью может просветленный явиться в этот мир снова, обзавестись умом и телом.

Он говорил еще что-то, но я уже не слушал, поскольку под ногами у меня разверзлась бездна. Я ощутил, что стою над краем обрыва, а внизу нет ничего, даже дна, о которое можно удариться.

Брат Пон мгновенно осознал, что со мной творится, и прервал объяснения.

– Похоже на то, что я переборщил, – сказал он мягко.

– А что за алая-виджняной? Что за ней? – спросил я, цепляясь за последнюю надежду получить четкий и ясный ответ, найти хоть что-то, на что можно опереться.

– Нирвана, истинная реальность.

– Но какова она?

– Ты же знаешь, что я не отвечу, – тут монах развел руками. – Никто не ответит. Любые попытки описать нирвану приведут к тому, что мы будем описывать наши мысли о нирване… Вместо луны будем говорить о том пальце, что указывает на луну. Хочешь?