Просвещенные - [99]

«Мой странный проводник мог перерезать мне горло во время сна или уйти, оставив меня спать, — таким всеобъемлющим казалось мне его презрение. Однако на следующее утро он был на месте и уже кипятил воду для утреннего кофе. Во время нашего бессловесного трехдневного путешествия я и представить себе не мог, что со временем он станет моим наставником и лучшим другом».

Из готовящейся биографии «Криспин Сальвадор: восемь жизней» (Мигель Сихуко)

* * *

Представьте себе человека, известного бунтовщика, который бросил оружие и поселился в отдаленной пещере. Мысли его, гальванизированные всей виденной им в жизни мерзостью, медленно подвигают его к перерождению в бодхисатву. Слух о его мудрости распространяется по миру. Родственники, друзья детства, боевые товарищи — все совершают паломничество, чтобы спросить у него совета. Вещи, которые он говорит, приводят их в замешательство. И уходят они, презрев крупицы мудрости, потому что его власяница, аскеза и афоризмы кажутся им претенциозными.

Криспин Сальвадор, из эссе «Тао» («Народ», 1988)

* * *

7 декабря 2002 года. Субботний вечер. Всю неделю я провел в самолетах, такси, странных снах и разговорах. И это первый вечер, когда мне действительно хорошо. Даже круто. Я уже почти прикончил жаркое с кровью, когда от Сэди пришел SMS — она извинялась, что оставила меня под дождем, и приглашала встретиться. Я вздремнул в гостинице, принял душ, попудрил нос и прибыл в клуб, свеж и бодр, — внутри меня пульсировала уверенность в следующем шаге: я знаю, где искать Дульсинею.

Но сегодня, думал я, меня это не волнует. Сегодня в кармане у меня перекатывается девственный грамм. Сегодня даже музыка супер. За вертушками Oknard5, прибывший из Нью-Йорка на выходные. Из сэмплированной классики электро он плетет собственное полотно. Публика в восторге.

А вот и она. Толпа редеет, и сквозь дым танцпола проглядывает силуэт Секси Сэди. Она стоит расслабленно, спиной к барной стойке, опершись на нее локтями, и смотрит, как я смотрю на нее. Она скрывается за танцующими телами, светомузыка вспыхивает красным, потом синим, потом темнота, потом зеленый, оранжевый. Когда Сэди снова показывается за расступившимися тусовщиками, взгляд ее направлен туда же. Она улыбается.

Светящиеся плечи кажутся еще более хрупкими от черных спагетти бретелек. Длинные, расчесанные на прямой пробор волосы едва прикрывают идентичные соски ее грудей, острых и выдающихся под шелковым топом. Она напоминает мне одну из нимф с картины прерафаэлита, где они увлекают в воду припавшего к источнику героя — Гиласа. Взглянув на свой вздернутый носик, Сэди поднимает огромные черные глаза и манит меня к себе. Клянусь, Уотерхаус был втайне влюблен в филиппинскую метиску.[199] Я представляю себе Сэди в воде, кувшинки трутся о ее вздернутые кверху грудки, желтый бутон в волосах, она протягивает ко мне нежные руки, когда я опускаю амфору в воду, чтобы утолить жажду.

Я подхожу к ней, она, перекрикивая музыку, спрашивает:

— Хочешь покормить кроликов, Ленни?[200]

— Что ты имеешь в виду? — ору я.

— Ты какой-то потерянный. Нерешительный, как мышь. Тебе что-то скинули на карман.

— Мне показалось, кто-то за мной наблюдает. Я ж не знал, что это ты. Я в порядке. Просто я снова дома и от этого перевозбужден.

— Я? Наблюдаю? Да что вы о себе возомнили?

Она произносит эту избитую фразу таким игривым голоском.

— За кого вы меня принимаете — за простачка? — подыгрываю я.

— Ни за что. Хорошо, что ты получил мою эсэмэску. Я и не рассчитывала, что ты придешь. Дождь и все такое. Я сама еле вырвалась — родители не хотели отпускать.

— Это из-за слухов о путче?

— Да не, к этому-то все уже привыкли. Ну? Родаков больше волнует этот чумовой тайфун. Пришлось дожидаться, пока мамаша примет снотворное, а папаша гребаный все равно срулил куда-то. Крутые штаны, кстати. Я сначала решила, что ты…

— Что-что?

— Ничего. Ну типа рок жив, чувак! — И она вскидывает руку, подняв указательный палец и мизинец «козой».

Я смотрю на свои кожаные джинсы, купленные вскоре после нашего с Мэдисон расставания. Мне, наверное, хотелось увидеть в себе нового человека. Сэди смеется, но я-то вижу, что она под впечатлением.

— Слушай, Сэди, а твой папа…

— Не, водитель высаживает у подъезда. Завтра у родителей гольф — время единения. Просто ходят вдвоем от лунки к лунке. Вот и все единение. Но в такую погоду они продрыхнут до одиннадцати.

— Чем тебя угостить?

— Чем меня угостить?

Она кладет руку мне на грудь. Чувствует ли она, как колотится мое сердце? Давненько я не ощущал трепета новизны. Мне кажется, мы отличная пара. С Мэдисон у меня никогда не было такого чувства. С ней казалось, будто мы сошлись по нужде, а не расходимся от бессилия.

— Знаешь, Мигель, ты так мне близок. Как будто я ждала тебя всю жизнь. Возьми мне выпить и забери отсюда навсегда.

Я почти ведусь. Тут она поднимает запястье ко лбу, как будто вот-вот бухнется в обморок. Ах, какие у нее прелестные подмышки!

Я подзываю бармена:

— «Свингующий Бальзак», пожалуйста.

— Что? Односолодовый со льдом?

— Нет, «Свингующий Бальзак». Часть коньяку, часть кальвадоса, полчасти «Гранмарнье», несколько капель лимона. Взбивать со льдом, подавать в бокале для мартини.