Просвещенные - [77]
Ракель:
— Фотография была замечательная. Он был похож на звезду немого кино. Но доктор Гонсалес преувеличивает. В то время я занималась фотографией, и наша преподавательница, знаменитая мисс Флорентина, попросила скопировать освещение для нашего портретного проекта.
Эффи:
— Только потом ты прочитала все его книги.
Ракель:
— Какой ты смешной! Сэди, ну разве твой отец не смешной, когда ревнует? Да, это будет хорошая биография. Сальвадор — интересный персонаж. Я видела его однажды, когда он выступал у нас с лекцией. Какой магнетизм! Знаете, в нем всегда чувствовалась какая-то меланхолия, нечто…
Я:
— Я буду встречаться с мисс Флорентиной.
Ракель:
— О! Передавайте же от меня привет. Если она меня помнит. Так давно это было. Это была не женщина, а динамо-машина. Ее стихи, путешествия, мужчины… У нее был такой жуа де вивр[155], что мы, студенты, чувствовали себя стариками. А какой она была умной и хитрой. Всегда дурочку валяла, чтобы нами манипулировать.
Тоффи:
— Я в одном блоге читал, что Сальвадор типа сам себя того.
Сэди:
— Мам, слушай, а ты знала, что…
Ракель:
— Правда? О боже, как жаль!
Тоффи:
— Вот зачем нужно читать газеты, ма.
Эффи:
— А разве Сальвадор был не гомо?
Сэди:
— Папа!
Тоффи (снова бросая вилку):
— Могу я выйти из-за стола?
Ракель:
— Нет, не можешь. Мы еще не закончили ужинать.
Сэди:
— Мам, отпусти ты его. У него столько уроков.
Эффи (глядя на сына):
— А в чем проблема? Разве среди нас гомосексуалисты? Нет, конечно.
Ракель:
— Тоф, останься. А не хочешь завтра в школу — помолись, чтоб случился переворот.
Адский Деда:
— В итоге кто-то скажет правду, и это будет уже совсем другое дело.
Ракель (слегка повысив голос):
— Папа, прошу вас! Вам пора уже съесть чего-нибудь. Идите-ка лучше на кухню.
Эффи:
— Мигель, а вы где получили образование?
Сэди:
— Мигель писал диплом в одном из колледжей Лиги плюща. По писательскому мастерству. Вы, наверно, и не знали, что в Лиге плюща есть программы по писательскому мастерству.
Эффи:
— Диплом я получал в Гарварде; кандидатскую, Эм-би-эй, а потом и докторскую по экономике делал в Принстоне. А вы?
Ракель:
— Мой муж, вместо того чтоб учиться, ездил в Нью-Йорк, останавливался в Плазе и спускал родительские деньги на блондинок-кутризанок.
Я:
— В Колумбийском, сэр.
Эффи:
— Это неправда. Это было только один семестр. Последний. Я выиграл грант для студентов из стран третьего мира и таким образом деньги на обучение получил в качестве бонуса.
Ракель:
— Господи, как ты мог якшаться с этими белыми женщинами? Белые даже не подмываются после того, как сходят в туалет.
Тоффи:
— Зато они подтираются.
Ракель:
— Тоф! Прошу тебя, мы же за столом!
Эффи:
— Простите, Мигель, вы сказали — Колумбийский? Значит, малая лига.
Я:
— Насколько знаю, Колумбийский университет был в числе Четырех Основателей.
Эффи:
— Нет, там были Гарвард, Йель, Пенсильванский университет и Принстон.
Я:
— Не могу согласиться, сэр. Мне кажется, вместо Принстона была Колумбия. Возможно, это зависит от того, у кого спрашиваешь.
Эффи:
— Принстон, я уверен.
Ракель:
— Кому манго? Нам как раз привезли на самолете с фермы в Себу.
Я:
— Благодарю, миссис Гонсалес, с удовольствием.
Ракель:
— Пожалуйста, зовите меня «тетя Раки».
Я:
— Спасибо, тетя Раки.
Миссис Гонсалес звонит в тонкий серебряный колокольчик на вертящемся подносе и смотрит на кухонную дверь в ожидании служанки. Никто не выходит. Она звонит снова.
Эффи:
— Этот колокольчик не годится. Он слишком тихий. Воспользуемся дистанционным.
Ракель:
— Он такой грубый. Этот колокольчик куда элегантнее.
Доктор Гонсалес тянется за пультом к буфету у себя за спиной, нажимает кнопку, и в кухне раздается электронный звонок — динь-дон, динь-дон, — напоминающий бой часов на Биг-Бене; выходит служанка с подносом.
Эффи:
— Если система рабочая — не надо ее чинить.
Ракель (по-себуански):
— Индэй, пожалуйста, убери со стола и принеси нарезанные манго. По одному каждому…
Сэди (потирая под столом мою ногу своей, шепотом):
— Спроси маму о Дульсинее.
Я:
— Да я пытаюсь.
Ракель:
— …Сначала разрежь пополам, сними кожуру и воткни нож в углубление от косточки. Повтори, что нужно сделать.
Служанка повторяет инструкции по-себуански и идет обратно на кухню.
Ракель:
— Это новенькая. Ее приходиться учить всему.
Адский Деда:
— В молодости ты была такая красавица. Твой идеализм всех вдохновлял.
Доктор Гонсалес нажимает кнопку электронного звонка, снова появляется служанка.
Эффи (на тагалоге):
— Я думаю, отец готов к очередной ложке.
Служанка под локоток уводит Адского Деду на кухню.
Тоффи (снова заговорщицким тоном):
— Эта служанка, когда только приехала из провинции, мыла ноги в унитазе.
Ракель:
— Тоффи, побойся Бога, сынок! Вы же знаете, Мигель, этих служанок. Хороших не найти, а выучить как следует и того сложнее. Все нужно говорить по три раза. Первый раз — забудут, второй — перепутают и только на третий — вспомнят, что и как нужно сделать. Моя подруга Джессика Родригес рассказывала историю про свою служанку… знаете Родригесов? Они тоже живут в Форбс-парке, рядом с задворками «Поло-клуба». У них в бассейне еще всегда конюшней пахнет.
Адский Деда снова выходит из кухни с набитым ртом и продолжает шаркать вокруг обеденного стола.
Сана Валиулина родилась в Таллинне (1964), закончила МГУ, с 1989 года живет в Амстердаме. Автор книг на голландском – автобиографического романа «Крест» (2000), сборника повестей «Ниоткуда с любовью», романа «Дидар и Фарук» (2006), номинированного на литературную премию «Libris» и переведенного на немецкий, и романа «Сто лет уюта» (2009). Новый роман «Не боюсь Синей Бороды» (2015) был написан одновременно по-голландски и по-русски. Вышедший в 2016-м сборник эссе «Зимние ливни» был удостоен престижной литературной премии «Jan Hanlo Essayprijs». Роман «Не боюсь Синей Бороды» – о поколении «детей Брежнева», чье детство и взросление пришлось на эпоху застоя, – сшит из четырех пространств, четырех времен.
Hе зовут? — сказал Пан, далеко выплюнув полупрожеванный фильтр от «Лаки Страйк». — И не позовут. Сергей пригладил волосы. Этот жест ему очень не шел — он только подчеркивал глубокие залысины и начинающую уже проявляться плешь. — А и пес с ними. Масляные плошки на столе чадили, потрескивая; они с трудом разгоняли полумрак в большой зале, хотя стол был длинный, и плошек было много. Много было и прочего — еды на глянцевых кривобоких блюдах и тарелках, странных людей, громко чавкающих, давящихся, кромсающих огромными ножами цельные зажаренные туши… Их тут было не меньше полусотни — этих странных, мелкопоместных, через одного даже безземельных; и каждый мнил себя меломаном и тонким ценителем поэзии, хотя редко кто мог связно сказать два слова между стаканами.
Сборник словацкого писателя-реалиста Петера Илемницкого (1901—1949) составили произведения, посвященные рабочему классу и крестьянству Чехословакии («Поле невспаханное» и «Кусок сахару») и Словацкому Национальному восстанию («Хроника»).
Пути девятнадцатилетних студентов Джима и Евы впервые пересекаются в 1958 году. Он идет на занятия, она едет мимо на велосипеде. Если бы не гвоздь, случайно оказавшийся на дороге и проколовший ей колесо… Лора Барнетт предлагает читателю три версии того, что может произойти с Евой и Джимом. Вместе с героями мы совершим три разных путешествия длиной в жизнь, перенесемся из Кембриджа пятидесятых в современный Лондон, побываем в Нью-Йорке и Корнуолле, поживем в Париже, Риме и Лос-Анджелесе. На наших глазах Ева и Джим будут взрослеть, сражаться с кризисом среднего возраста, женить и выдавать замуж детей, стареть, радоваться успехам и горевать о неудачах.
«Сука» в названии означает в первую очередь самку собаки – существо, которое выросло в будке и отлично умеет хранить верность и рвать врага зубами. Но сука – и девушка Дана, солдат армии Страны, которая участвует в отвратительной гражданской войне, и сама эта война, и эта страна… Книга Марии Лабыч – не только о ненависти, но и о том, как важно оставаться человеком. Содержит нецензурную брань!
«Суд закончился. Место под солнцем ожидаемо сдвинулось к периферии, и, шагнув из здания суда в майский вечер, Киш не мог не отметить, как выросла его тень — метра на полтора. …Они расстались год назад и с тех пор не виделись; вещи тогда же были мирно подарены друг другу, и вот внезапно его настиг этот иск — о разделе общих воспоминаний. Такого от Варвары он не ожидал…».
Вот уже тридцать лет Элис Манро называют лучшим в мире автором коротких рассказов, но к российскому читателю ее книги приходят только теперь, после того, как писательница получила Нобелевскую премию по литературе. Критика постоянно сравнивает Манро с Чеховым, и это сравнение не лишено оснований: подобно русскому писателю, она умеет рассказать историю так, что читатели, даже принадлежащие к совсем другой культуре, узнают в героях самих себя. В своем новейшем сборнике «Дороже самой жизни» Манро опять вдыхает в героев настоящую жизнь со всеми ее изъянами и нюансами.
Впервые на русском языке его поздний роман «Сентябрьские розы», который ни в чем не уступает полюбившимся русскому читателю книгам Моруа «Письма к незнакомке» и «Превратности судьбы». Автор вновь исследует тончайшие проявления человеческих страстей. Герой романа – знаменитый писатель Гийом Фонтен, чьими книгами зачитывается Франция. В его жизни, прекрасно отлаженной заботливой женой, все идет своим чередом. Ему недостает лишь чуда – чуда любви, благодаря которой осень жизни вновь становится весной.
Трумен Капоте, автор таких бестселлеров, как «Завтрак у Тиффани» (повесть, прославленная в 1961 году экранизацией с Одри Хепберн в главной роли), «Голоса травы», «Другие голоса, другие комнаты», «Призраки в солнечном свете» и прочих, входит в число крупнейших американских прозаиков XX века. Самым значительным произведением Капоте многие считают роман «Хладнокровное убийство», основанный на истории реального преступления и раскрывающий природу насилия как сложного социального и психологического феномена.
Роман «Школа для дураков» – одно из самых значительных явлений русской литературы конца ХХ века. По определению самого автора, это книга «об утонченном и странном мальчике, страдающем раздвоением личности… который не может примириться с окружающей действительностью» и который, приобщаясь к миру взрослых, открывает присутствие в мире любви и смерти. По-прежнему остаются актуальными слова первого издателя романа Карла Проффера: «Ничего подобного нет ни в современной русской литературе, ни в русской литературе вообще».