Просвещенные - [19]

Шрифт
Интервал

; он рассуждал о тамошних ехиднах, утконосах и прочих редких и эндемичных видах, а затем и о креативных импульсах животного мира в целом, на сегодня сводящихся к феномену рисующих слонов и кошечек; после чего перескакивал на апофеоз чувственности в пластичных мраморах Бернини[62] и впечатление, которое производят грубые пальцы насильника Плутона, впивающиеся в податливую каменную плоть Персефоны, постепенное, а после потрясающе стремительное превращение Дафны в лавровый куст, когда вы обходите ее рвущуюся прочь от Аполлона фигуру; в итоге Криспин изливал свое восхищение работами в стиле «летрас и фигурас» Хосе Онорато Лосано[63], в которых, по его словам, неповторимо сочетались пейзажи, натюрморты и жанровые сценки в угоду суетному свету Манилы девятнадцатого столетия. И все это за тарелочкой начос с перцем в ожидании гамбургеров.

Преодолев первоначальную инерцию аудитории, монологи Криспина всегда набирали обороты, будь то частный разговор или публичное выступление. На его лекции по сравнительному литературному анализу, как за волшебной дудочкой, валили толпы студентов, и о царившем там сенсационном духе, резких поворотах и умопомрачительных параллелях ходили легенды. И все же закостенелая эгоцентричность этого глубоко одинокого человека поражала меня. Во время наших первых неформальных разговоров он обдумывал каждое слово. Лишь после нескольких встреч перископ его внимания стал выглядывать наружу. Нельзя сказать, чтобы тот был направлен на меня. Вовсе нет. Он вглядывался в даль, в мир, который был ему куда ближе, в удивительные подробности великих космологий. Бывало, он вскакивал, чтобы перетасовать кипы книг, скидывая верхние тома на пол, только чтобы пролистать фолиант до нужного абзаца, который он все равно бы процитировал наизусть, тихо, прикрыв глаза, смакуя каждое слово. И тогда мне приходилось напрягать все внимание, чтобы выслушать повествования Сида Хамета Бененгели, Хулиана Каракса, Джона Шейда и Рандольфа Генри Падуба[64]. После чего он умолкал, впитывая прочитанное. Он ни разу не спросил меня, как прошли выходные. Он очень редко интересовался моим мнением, а если интересовался, то лишь затем, чтобы предложить более глубокое суждение.

Когда монолог затягивался, я временами отключался, завороженный его жестикуляцией. На обеих руках у него были весьма странные шрамы. По центру внутренней и внешней стороны кисти виднелись гладкие бляшки размером с мелкую монету. Это было похоже на стигматы. Таинственные истории его жизни пробуждали во мне жгучий интерес.

Когда беседа истощалась, мы молча сидели, уставившись на большую репродукцию над его столом — мрачный, аллегорический шедевр Хуана Луны «Сполиарий»[65]: мертвых римских гладиаторов тащат по полу подвальной залы, и на лицах зрителей читаются горе, страх, равнодушие, неспособность оторвать глаз от жуткого зрелища. В такие моменты я изучал Криспина, украдкой поглядывая на ссутулившегося, утомленного человека в скрипучем кресле крошечного кабинета, в котором пахло козлом, вспрыснутым дорогим лосьоном после бритья, и размышлял о дороге, приведшей его сюда.

* * *

Вечером Эрнинг Исип, студент компьютерного колледжа АМА, по-прежнему болтается с друзьями из университетов Атенео и Ла Саль. Они выпивают и смотрят матч Шел — Хинебра в пивном саду возле Падре Бургос, района «красных фонарей» в Макати. Студент Атенео делится с ними мечтой — он хочет стать верховным судьей. Студент Ла Саль признается, что хотел бы когда-нибудь встать у руля империи грузоперевозок. Эрнинг Исип рассказывает, что так и не смог заплатить за последний семестр. Мимо проходит страшнющая девица в джинсовой микромини-юбке и похожем на шлейку топике, обнажающем двойные складки живота, с длинными прямыми волосами до поясницы и на шатких каблуках из плексигласа, которые так любят исполнительницы экзотических танцев.

Студент Атенео говорит:

— Боже мой! Настоящая блудница вавилонская!

Студент Ла Саль говорит:

— Сытная шлюшка!

Эрнинг Исип уставился на нее и вдруг как закричит:

— Так это ж моя однокурсница с основ HTML!

* * *

— Почти год прошел, — сказала Буля. — Не пора ли помириться?

— Прошло всего восемь месяцев.

— Может, приедешь домой на Рождество?

— Как дед? — спросил я.

Связь была плохая, сигнал доходил с небольшой задержкой.

— Он по-прежнему твой дедушка, — ответила бабушка; я расслышал автомобильный гудок и щелканье поворотника. — Не сюда, — сказала она водителю, — заезжайте с Тамаринд-стрит.

— В Нью-Йорке такая красота, ба. Пятая авеню вся подсвечена, а ведь еще даже не декабрь. Жаль, что тебя здесь нет. Как там губернаторство?

— Алло, ты меня слышишь? Связь прерывается.

— Бабуля? Алло? Я говорю, как губернаторство?

— На самом деле здорово. Тебе б понравилось. А дед бы как был счастлив.

— Бабушка…

— И отец смотрел бы на тебя с небес и гордился, потому что ты стал бы государственным деятелем, как и он.

— Бабушка, прошу тебя, не надо…

— И знаешь, я получаю такую отдачу от работы. Я все время занята. И это хорошо. Особенно сейчас, когда всем от меня что-то надо.

— Слышал тут про последний скандал с президентом.

— Какой из?


Рекомендуем почитать
Все реально

Реальность — это то, что мы ощущаем. И как мы ощущаем — такова для нас реальность.


Числа и числительные

Сборник из рассказов, в названии которых какие-то числа или числительные. Рассказы самые разные. Получилось интересно. Конечно, будет дополняться.


Катастрофа. Спектакль

Известный украинский писатель Владимир Дрозд — автор многих прозаических книг на современную тему. В романах «Катастрофа» и «Спектакль» писатель обращается к судьбе творческого человека, предающего себя, пренебрегающего вечными нравственными ценностями ради внешнего успеха. Соединение сатирического и трагического начала, присущее мироощущению писателя, наиболее ярко проявилось в романе «Катастрофа».


Сборник памяти

Сборник посвящен памяти Александра Павловича Чудакова (1938–2005) – литературоведа, писателя, более всего известного книгами о Чехове и романом «Ложится мгла на старые ступени» (премия «Русский Букер десятилетия», 2011). После внезапной гибели Александра Павловича осталась его мемуарная проза, дневники, записи разговоров с великими филологами, книга стихов, которую он составил для друзей и близких, – они вошли в первую часть настоящей книги вместе с биографией А. П. Чудакова, написанной М. О. Чудаковой и И. Е. Гитович.


Обручальные кольца (рассказы)

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Благие дела

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Дороже самой жизни

Вот уже тридцать лет Элис Манро называют лучшим в мире автором коротких рассказов, но к российскому читателю ее книги приходят только теперь, после того, как писательница получила Нобелевскую премию по литературе. Критика постоянно сравнивает Манро с Чеховым, и это сравнение не лишено оснований: подобно русскому писателю, она умеет рассказать историю так, что читатели, даже принадлежащие к совсем другой культуре, узнают в героях самих себя. В своем новейшем сборнике «Дороже самой жизни» Манро опять вдыхает в героев настоящую жизнь со всеми ее изъянами и нюансами.


Сентябрьские розы

Впервые на русском языке его поздний роман «Сентябрьские розы», который ни в чем не уступает полюбившимся русскому читателю книгам Моруа «Письма к незнакомке» и «Превратности судьбы». Автор вновь исследует тончайшие проявления человеческих страстей. Герой романа – знаменитый писатель Гийом Фонтен, чьими книгами зачитывается Франция. В его жизни, прекрасно отлаженной заботливой женой, все идет своим чередом. Ему недостает лишь чуда – чуда любви, благодаря которой осень жизни вновь становится весной.


Хладнокровное убийство

Трумен Капоте, автор таких бестселлеров, как «Завтрак у Тиффани» (повесть, прославленная в 1961 году экранизацией с Одри Хепберн в главной роли), «Голоса травы», «Другие голоса, другие комнаты», «Призраки в солнечном свете» и прочих, входит в число крупнейших американских прозаиков XX века. Самым значительным произведением Капоте многие считают роман «Хладнокровное убийство», основанный на истории реального преступления и раскрывающий природу насилия как сложного социального и психологического феномена.


Школа для дураков

Роман «Школа для дураков» – одно из самых значительных явлений русской литературы конца ХХ века. По определению самого автора, это книга «об утонченном и странном мальчике, страдающем раздвоением личности… который не может примириться с окружающей действительностью» и который, приобщаясь к миру взрослых, открывает присутствие в мире любви и смерти. По-прежнему остаются актуальными слова первого издателя романа Карла Проффера: «Ничего подобного нет ни в современной русской литературе, ни в русской литературе вообще».