Прости, но я скучаю - [73]

Ровно в 7.45 явилась группа. Ларри понял, что это и есть группа, только потому что у одного из парней через плечо была перекинута ярко-красная электрогитара. Они тоже выглядели неправильно: как дети, собравшиеся на какой-то чудной маскарад. У двоих джинсы заправлены в носки; на всех баскетбольные майки и рубашки поло. Они были похожи на мажоров, или на спортсменов, или на тех и других одновременно, на кого угодно, только не на музыкантов панк-группы. Даже той панк-группы из «Бритвенного пирога», с высунутыми языками. Никакой самоуверенности, никакой убежденности или упрямства. Они явно волновались, и Ларри, несмотря на собственное отсутствие уверенности, понял, что это его раздражает.

Потом в зал начала просачиваться публика, и ощущение «все неправильно» сменилось на «эй, дети, убирайтесь с моей лужайки».

Дети! Сопляки! Со своими подтяжками, прыщами, опрятной одеждой. Смеются, скачут, как идиоты, выпендриваются друг перед другом. Чего они разорались? Что им тут, тематический парк?

Это же панк-шоу. Во всяком случае, если верить сайту.

Скорее бы в зале погас свет, чтобы можно было забиться в угол.

– Ларри!

Люди смотрели в его сторону, и Ларри пожелал, чтобы тот, кто выкрикивал его имя, перестал выкрикивать.

Хотя, постойте…

– Сунна?

Маккензи и Сунна тоже идут на концерт. Все на шоу!

Маккензи

Казалось, что прошло уже несколько дней. Сунне не верилось, что только этим утром она ездила к Маккензи, сидела с ней в старомодной гостиной, а напротив сидели родители и со слезами рассказывали дочери обо всем, что та несколькими минутами раньше уже объяснила Сунне, лежа на капоте своей машины. Маккензи слушала, стараясь выказывать должные чувства в должные моменты, и поняла, что Сунна была права: родители теперь обо всем знают, но ничего не кончилось. Неправильное решение, принятое в тринадцать лет, останется с ней навсегда, и уже неважно, сознается ли она в нем. В тринадцать Маккензи решила молчать, и, возможно, Сунна права: никто не станет ее за это винить. Но она не изменила решения ни в четырнадцать, ни в пятнадцать, ни в шестнадцать, ни в семнадцать, ни в восемнадцать, ни в девятнадцать. И теперь у нее нет права на сочувствие. У родителей была только одна новость, которой Маккензи еще не знала: полиция выследила и арестовала Оуэна – звали его, конечно же, не Оуэном, – и скоро состоится суд. Лже-Оуэн обвинялся в двойном убийстве, хотя тело Кейт так и не было найдено.

И теперь Сунна и Маккензи свернули с шоссе обратно в город. Сунна, конечно, заметила, что Маккензи едет не той дорогой, не в направлении дома, но молчала. В конце концов, это не ей только что сообщили, что дело о пропаже ее сестры закрыто, потому что сестра не пропала, а скорее всего, убита.

Сказать, что Маккензи была сама на себя не похожа, значило не сказать ничего. Впервые за много лет она чувствовала безрассудную отвагу. Много лет Маккензи жила в страхе, что пропадет без вести, как ее сестры. И всегда старалась, чтобы все знали, где она, чтобы это было записано, например, в рабочем журнале посещаемости. Но сейчас она думала, что пропасть без вести было бы не так плохо. Во всяком случае, лучше, чем общаться с родителями. Пусть бы их третья дочь тоже пропала, зато они не узнали бы, что она, возможно, могла спасти двух других.

– Куда мы едем? – осторожно спросила Сунна. – Домой?

– Нет, – сказала Маккензи, косясь на уличный указатель и пытаясь вспомнить, сколько кварталов ей нужно проехать от Брод-стрит. – Там слишком тихо. Я хочу куда-нибудь, где шумно.

– А-а… Понятно. Торговый центр тебе подойдет? Там довольно шумно, и я почти уверена, что он открыт до девяти…

– Нет, я имею в виду что-нибудь оглушительное. Чтобы не слышать собственных мыслей.

– А-а… – Сунна на мгновение замолчала. – Я еще толком не знаю города…

– Ничего. – Маккензи направлялась туда, где никогда раньше не была, но адрес помнила. – Вообще-то у меня есть на примете одно место.

– А-а…

– Ничего? Могу сначала подбросить тебя до дома. Извини, Сунна, я как раз свернула к тому месту… Надо было спросить…

– Да нет, все отлично, – почти убедительно сказала Сунна. – И куда мы едем?

– В «Обмен», – сказала Маккензи.

– Это что… бар?

– Клуб.

– А-а. Живая музыка?

– Ты не против?

Сунна не сказала «да», но и «нет» тоже не сказала.

– А ты знаешь, кто сегодня играет?

– Нет. Но сегодня пятница, так что, скорее всего, кто-то играет, а это все, что меня волнует. Я просто хочу… – Маккензи вдохнула и внезапно почувствовала головокружение. Это было что-то вроде джетлага, как будто она путешествовала несколько дней, не спала и не чувствовала никакой усталости, но вдруг ее тело за долю секунды осознало, что ему нужно немедленно отключиться. – Я просто… я хочу…

Маккензи остановилась перед старым складом и трясущейся рукой припарковала машину, радуясь, что успела: еще секунда, и она бы во что-нибудь врезалась.

– Ты в порядке, Мак?

Маккензи кивнула, положила лоб на руль, намеренно вытолкнула из легких весь воздух, а потом втянула его обратно.

– Просто хочу шума.

– Ну, пойдем, добудем тебе шум.

•

У входа в «Обмен» околачивалась компания подростков. На Маккензи и Сунну они не обратили внимания, и те поднялись к двери по шаткому деревянному пандусу.