Простая милость - [35]

— Мне нужна твоя помощь, сынок, — обратился он к Джейку.

Джейк отложил комикс и приподнялся на кровати.

— В чем именно? — спросил он.

— Лиза Брандт. Она не хочет уходить из больницы без Эмиля, а они собираются оставить его у себя на некоторое время. Она не хочет слушаться ни его, ни Акселя, и никакие доводы на нее не действуют. Эмиль предположил, что она послушается тебя, особенно если ты останешься при ней до его возвращения. Что скажешь?

— Хорошо. — Джейк спрыгнул с кровати.

— Можно мне тоже пойти? — спросил я.

Отец кивнул и велел мне поторопиться.

Окружная больница долины Миннесоты располагалась в новом здании из великолепного красного кирпича, построенном на холме над Нью-Бременом. Его строительство в значительной мере профинансировала семья Брандтов. Палата Эмиля находилась на втором этаже, и в вестибюле для посетителей собралось немало народу. Здесь были все близкие родственники Эмиля: его брат Аксель, жена Акселя Джулия, его племянник Карл, который сидел радом с Ариэлью и заботливо обнимал ее за плечи. Пришло несколько человек из маленького колледжа на холме, в котором Эмиля считали звездой музыкального факультета. Моя мать, одетая в воскресное платье, сидела на подоконнике и с задумчивым видом курила сигарету. Единственным человеком, которого я ожидал здесь увидеть, но не увидел, была Лиза.

Когда появился Джейк, Аксель шагнул ему навстречу. Он был высоким и статным, атлетически сложенным мужчиной с поредевшими белокурыми волосами и голубыми глазами, такими яркими, как будто для их изготовления он купил себе кусочек небес. Выражение лица у него всегда было какое-то печальное.

— Спасибо, Джейк, — произнес он искренне, с большим чувством.

Джейк кивнул — я понял, что в этом собрании он говорить отказывается.

— Где она? — спросил мой отец.

— В палате у Эмиля. Я не смею к ней приближаться. Никто не смеет. Джейк, она не хочет уходить. Нужно ее как-нибудь увести. Эмилю необходим покой. Ты поговоришь с ней?

Джейк окинул взглядом коридор, в тот момент пустовавший.

— Мы могли бы увести ее насильно, — продолжал Аксель, — но тогда разыграется сцена, и Эмиль еще сильнее расстроится, а я этого не хочу. Поговоришь с ней, пожалуйста?

Джейк взглянул на Брандта и кивнул.

Ариэль оставила Карла, подошла к Джейку и опустилась на колени. Ее глаза лихорадочно блестели.

— Джейки, пожалуйста, уведи ее отсюда, чтобы обошлось без сцен. Ему так необходим покой.

Я услышал, как он прошептал:

— Я попытаюсь.

Ариэль поцеловала его в щеку, он развернулся и пошел, по обе стороны от него шли отец и Аксель Брандт. Я смотрел, как ровно он шагает между двумя взрослыми мужчинами, и, хотя вели его не на расстрел, я понимал, какое тяжелое бремя возлагается на его хрупкие плечи. Утром я попытался выставить моего брата героем и тем самым приукрасил правду. Теперь, когда он скрылся в палате Эмиля, я радостно осознал, что в преувеличениях нет никакой нужды.

Я сел рядом с матерью на подоконник, откуда открывался чудесный вид на город. Холм был высокий и крутой, и под нами лежал Нью-Бремен, такой спокойный в этот воскресный день. Его ровные улицы, проложенные еще при первых немецких переселенцах, напоминали клеточки на шахматной доске, за которой отец и Эмиль Брандт разыгрывали свои еженедельные партии. Следующая должна была состояться в этот понедельник. Мать крепко стиснула мое колено. Она не смотрела на меня, и я не понимал — то ли это невербальный сигнал, то ли ей просто нужно было до чего-нибудь дотронуться, чтобы обрести уверенность перед лицом неизвестности.

Мгновение спустя она спросила:

— Хорошо пели в церкви?

— Да, — ответил я. — Но не так хорошо, как при тебе.

Она кивнула без тени улыбки, но я почувствовал, что ей приятно.

— Все обойдется? Я про мистера Брандта.

Она затушила сигарету о квадратную стеклянную пепельницу, стоявшую рядом на подоконнике, поглядела на черное пятно и медленно ответила:

— Эмиль в тяжелом состоянии. Но я уверена, он выкарабкается.

— Зачем он это сделал? — спросил я тихо, чтобы остальные не услышали. — Ведь он известный человек, и все такое. Это из-за его лица?

— Он прекрасный человек, Фрэнки, — ответила она. — Неважно, какое у него лицо.

«А для него, может быть, важно», — подумал я.

Джулия Брандт встала и подошла к нам. На ней было розовое платье с черным кантом, каблуки тоже были черно-розовыми. На шее блестело жемчужное ожерелье, в ушах — жемчужные серьги. Волосы у нее были черные, словно безлунная ночь, а глаза темные, словно остывшая зола. Я не любил Джулию Брандт и знал, что моя мать тоже ее не любит.

— Рут, — со страдальческим видом сказала миссис Брандт, — все это так ужасно.

— Да, — ответила моя мать.

Миссис Брандт залезла в сумочку, достала золоченую сигаретницу, со щелчком открыла ее и протянула моей матери, но та мотнула головой и сказала:

— Нет, спасибо.

Миссис Брандт вытащила сигарету, постучала ею по золоченой крышке, убрала сигаретницу и достала золоченую зажигалку с маленьким сапфиром посередине. Всунула сигарету между ярко-красными губами, откинула крышку зажигалки, чиркнула колесиком, прикоснулась пламенем к кончику сигареты, задрала голову, точно дикий зверь, готовящийся завыть, и выпустила завитушку дыма.