Простая милость - [15]

Отдаленный гром напоминал артиллерийскую канонаду. Я подумал об отце и о том, что он рассказывал нам с Джейком про войну, — этими воспоминаниями он делился с нами гораздо охотнее, нежели чем-то иным. Мне хотелось расспросить его о многом — не понимаю, что меня удерживало. Наш отец ничем этого не показывал, но я знал, что его задевает молчание, которым мы отвечали на откровенность, стоившую ему таких усилий. Мне хотелось расспросить его о смерти: о том, больно ли умирать, и о том, что ждет меня и всех остальных после кончины. Только не надо всей этой чепухи про райские врата, папа. Смерть занимала меня всерьез. Когда мы с отцом и братом стояли в грязном гараже, мне представилась возможность поговорить об этом, но я ее упустил.

Сидя на пороге, я вдруг увидел, как кто-то выбежал из-за дома, пересек двор и устремился по Тейлор-стрит по направлению к Высотам. На Равнинах не было уличных фонарей, но я не нуждался в освещении, чтобы понять, кто это.

Я поднялся, чтобы вернуться в спальню, и напоследок взглянул на то, как молния пронзает холмы, которые окружали и защищали нашу долину.

Этим летом рядом с нами произошло уже две смерти. Я не мог и догадываться, что до его окончания смертей предстояло еще три.

И следующая станет самой горестной.

5

В ведении отца находилось три прихода, а это значило, что он отвечал за духовные потребности прихожан трех церквей и каждое воскресенье проводил три службы. Мы, члены его семьи, должны были присутствовать на всех.

В восемь утра начиналось богослужение в церкви Кэдбери, маленького городка в пятидесяти милях южнее Нью-Бремена. Там существовала крупная конгрегация, в которую входили протестанты из различных конфессий, не имевшие поблизости собственной церкви и предпочитавшие более неформальное богослужение методистов религиозной строгости лютеран, в Миннесоте таких же вездесущих, как пыльца амброзии. Мать управляла хором, которым очень гордилась. Каждую неделю в церкви Кэдбери она заставляла мужчин и женщин извлекать из себя богатые и мелодичные звуки, радующие слух. В этом начинании у нее были помощники. Один мужчина обладал замечательным баритоном, который под руководством матери развился в отличный певческий инструмент, а еще у одной женщины был сильный альт, хорошо дополнявший прелестное сопрано моей матери. Музыкальные произведения, которые мать отбирала для хора с расчетом на силу трех этих голосов, становились достаточным поводом для посещения церкви. Ариэль же была вишенкой на этом торте. Ее чудесные пальцы извлекали из труб маленького органчика такие звуки, каких прихожане скромной деревенской церквушки никогда прежде не слыхивали.

Мы с Джейком таскались на все службы и старались особо не ерзать. Богослужение в Кэдбери было первым, а значит, не слишком тягостным. К третьей воскресной службе наши зады страшно ныли, а терпение подходило к последнему пределу. Поэтому богослужение в Кэдбери нравилось нам больше всего.

В сельских церквях моего отца очень любили. Его проповеди, исполненные, скорее, спокойных увещеваний о безграничном милосердии Божьем, нежели евангелической пылкости, хорошо принимались паствой, состоявшей главным образом из здравомыслящих фермерских семейств, в большинстве проявлений своей общественной жизни столь же эмоциональных и энергичных, как стог сена. Не менее вдохновляющее воздействие удавалось ему оказывать и на церковные комитеты, составлявшие часть любой методистской общины. На неделе он почти каждый вечер посещал комитетские собрания в Кэдбери, Нью-Бремене или Фосбурге, третьем подопечном ему приходе. Отец неутомимо исполнял то, что считал своим долгом, и если это шло в ущерб его родительским обязанностям, значит, считал он, такова была плата за его высокое предназначение.

Кэдбери располагался в долине Сиу-Крик, притока реки Миннесоты. Едва вы въезжали на шоссе, ведущее в город, как взгляду представлялись три церковных шпиля, вздымавшиеся над зелеными и густыми купами деревьев. Ближайшим был шпиль методистской церкви Кэдбери. С порога церкви открывался вид на главную улицу — два квартала коммерческих зданий, построенных во время послевоенного экономического бума. Церковь осеняли несколько высоких вязов, и летним утром, когда мы туда прибывали, внутри было прохладно и тихо. Отец отпирал дверь и проходил в кабинет, Ариэль направлялась к органу, а мать шла в хоровой класс. Нам с Джейком поручалось раскладывать блюда для сбора пожертвований, а если в церкви было душно, мы открывали окна. Потом мы усаживались в заднем ряду, дожидаясь, пока подтянутся прихожане и соберется хор.

В то утро, незадолго до начала богослужения мать вышла из хорового класса, встала возле алтаря и обеспокоенно оглядела церковь. Потом подошла ко мне и спросила:

— Ты не видел миссис Клемент?

Я помотал головой.

— Выйди на улицу и высматривай ее. Если увидишь, что она подходит, сразу дай мне знать.

— Хорошо, мама.

Я вышел на улицу, Джейк следом за мной. Мы встали на пороге и принялись оглядывать обе стороны улицы. Миссис Клемент, обладательница того самого альта, была ровесницей моей матери и имела сына по имени Питер. Поскольку его мать пела в хоре, на время богослужения Питер оставался сиротой и обычно садился рядом со мной и Джейком. Его отец никогда не ходил в церковь, и из подслушанных мной разговоров я заключил, что он не питал склонности к религии, хотя был человеком крайностей, и ему отнюдь не повредила бы строгая методистская дисциплина. Пока мы высматривали миссис Клемент, мимо прошло несколько прихожан, которые дружески нас поприветствовали. Человек по имени Таддеус Портер, городской банкир и вдовец, шествовавший царственной поступью, приблизился к нам и остановился, сложив руки за спиной, словно генерал во время военного смотра.