Простая милость - [16]

— Я слышал, ребята, будто вы обнаружили мертвое тело, — изрек он.

— Да, сэр, — ответил я.

— Замечательное открытие.

— Да, сэр.

— Кажется, вы вполне оправились.

— По правде, сэр, меня это не слишком разволновало.

— Ага, — сказал он и одобрительно кивнул, как будто в том, чтобы не слишком волноваться, было что-то достойное похвалы. — Стальные нервы, да? Увидимся в церкви, ребята.

Он развернулся и мерной поступью взошел по ступеням.

Ни миссис Клемент, ни Питер в то воскресное утро так и не появились. По словам матери, хорал и офферториальный гимн значительно пострадали из-за ее отсутствия. После службы мы ненадолго задержались в церковном зале, и многие расспрашивали меня о мертвеце, которого мы с Джейком обнаружили. С каждым повторением я все более приукрашивал свой рассказ, и в конце концов ощутил на себе неодобрительный взгляд Джейка, который в последней версии удостоился лишь беглого упоминания.

Когда последнее, третье богослужение, начавшееся в полдень в церкви Фосберга, милях в десяти к северу от Нью-Бремена, подошло к концу, мы все поехали домой. У меня, как всегда, было ощущение, будто я долгое время находился в аду и наконец удостоился Божьей милости. Я взбежал в спальню, переоделся и приготовился остаток дня провести с удовольствием. Спустившись на кухню, я увидел, что мать достает еду из холодильника. Она выставила на стол вчерашнюю запеканку из тунца и желейный салат, и я решил, что это наш сегодняшний обед. Отец зашел на кухню следом за мной и, очевидно, подумал так же.

— Будем обедать? — спросил он.

— Нет, — ответила мать. — Это для Амелии Клемент. Женщины из хора сказали, что она очень больна и поэтому не пришла сегодня в церковь.

Она отстранила отца и подошла к буфету, держа в руке кастрюлю с запеканкой.

— Жизнь Амелии — сущая тюрьма, а надсмотрщиком в ней — Тревис Клемент, — сказала она. — Он, если и не худший муж на свете, то явно стремится к этому званию. Она не раз говорила мне, что хоровая спевка по средам и богослужение по воскресеньям — два события, которых она с нетерпением ожидает всю неделю. Если сегодня она не смогла прийти в церковь, значит, она сильно больна, а я хочу убедиться, что ей не придется беспокоиться о том, чем накормить семью. Я разогрею эту запеканку и отвезу ей, ты поедешь со мной.

— А что насчет обеда? — Этот вопрос сорвался с моих губ раньше, чем я успел подумать, насколько он будет уместным.

Мать бросила на меня испепеляющий взгляд.

— С голоду не умрете. Я что-нибудь приготовлю.

Честно говоря, я ничего не имел против. Запеканка из тунца мне совсем не нравилась. К тому же, если они с отцом поедут домой к Питеру Клементу, я смогу к ним присоединиться и рассказать Питеру про мертвеца. Мне очень нравилось впечатление, которое этот рассказ производил на слушателей.

На кухню вошла Ариэль, одетая для работы в сельском клубе.

— Хочешь сэндвич перед уходом? — спросила мать.

— Нет, я там чем-нибудь подкреплюсь. — Ариэль помешкала, прислонилась к буфету и сказала: — А если я не поеду в Джуллиард осенью?

Отец взял с холодильника гроздь бананов, оторвал себе один и ответил:

— Тогда мы пошлем тебя на соляные прииски.

— Я имела в виду, — продолжала Ариэль, — что дешевле будет, если я поеду в Манкейто.

— У тебя же стипендия, — напомнил отец и затолкал себе в рот добрую треть банана.

— Знаю, но вам с мамой все равно придется много платить.

— Об этом нечего беспокоиться, — сказал отец.

— Я могу продолжить занятия у Эмиля Брандта. Он не хуже любого преподавателя в Джуллиарде.

Эмиль Брандт был учителем Ариэли с тех самых пор, когда мы переехали в Нью-Бремен пять лет назад. В сущности, он и был причиной нашего переезда. Мать хотела, чтобы Ариэль училась у лучшего композитора и пианиста Миннесоты, это и был Брандт, друг детства матери.

Постепенно, в течение всей своей жизни, я восстановил историю взаимоотношений матери и Брандта. Что-то я узнал в 1961 году, что-то открылось мне значительно позже. Тогда я понял, что еще совсем девочкой моя мать обручилась с Брандтом, который был несколькими годами старше. По меркам степенных немецких обывателей, населявших Нью-Бремен, Эмиль Брандт считался разгульным малым, но при этом чрезвычайно талантливым музыкантом и видным представителем славного семейства Брандтов, уверенным в своем высоком предназначении. Сделав предложение моей матери, Брандт вскоре без всякого предупреждения уехал от нее и отправился попытать счастья в Нью-Йорк. Но к лету 1961-го все это стало древней историей, и мать считала Эмиля Брандта одним из своих лучших друзей. Произошло это отчасти благодаря целебному влиянию времени, но еще и потому, думается мне, что в Нью-Бремен Брандт вернулся совершенно разбитым, и моя мать искреннее ему сочувствовала.

Мать прервала возню с запеканкой и строго взглянула на дочь.

— Это из-за Карла? Не хочешь покидать своего дружка?

— Совсем не поэтому, мама.

— Тогда почему? Ведь дело не в деньгах. Этот вопрос мы давно уладили. Дедушка обещал, что всем тебя обеспечит.

Отец прожевал кусок банана и сказал:

— Ей от него ничего не нужно.

Мать оставила эту реплику без внимания и посмотрела на Ариэль.