Простая история - [51]

Кого же она ждала? Неужели верила, что явится какой-нибудь молодой богатый человек и женится на ней? Нет, поскольку ей не посчастливилось однажды с подобным человеком, она больше не хотела иметь дело с маменькиными или папенькиными сынками, о чем бы они ни мечтали — о Сионе или о наступлении золотого века. Ее сердце принадлежало Гиршлу Гурвицу, и не потому, что один из них так решил, а потому, что в свое время он оказался под рукой — тот человек, который мог бы быть ей близок. Каждый, кто их знал, и Цирл в том числе, невольно задавался вопросом: как это случилось, что они, будто созданные друг для друга, были разлучены? И каждый, много уступавший по уму Цирл, не мог не испытывать чувства жалости к ним. Мы уже знаем, чем это кончилось для Гиршла. Другой вопрос, чем это кончилось для Блюмы. Всякий, кто с ней разговаривал, видел тень улыбки на ее лице, которая как бы говорила: «Возможно, мне не посчастливилось в жизни, но я удержалась на ногах».

XXIV

Прибытие призывной комиссии откладывалось с месяца на месяц, а потом с недели на неделю. Трудно было понять, приносило ли это обстоятельство кому-то в Шибуше облегчение или неизвестность была еще хуже.

Гиршл чувствовал, что отношение к нему изменилось. Он уже не был всеобщим любимцем. Прежде всего в собственной семье. Теща, которая раньше всем рассказывала, какой у нее замечательный зять, теперь смотрела на него холодно. Он стал для всех обузой. Еще год-два назад ему нечего было бояться армии. Однако сейчас была создана комиссия, которая не берет взяток. Это означало, что его призовут!

Нервы Гиршла были напряжены. Он потерял сон и аппетит. И даже если спал, то утром просыпался нисколько не отдохнувшим.

Он страдал от невралгических болей. Уже с утра у него болела голова, ноги и руки были тяжелые, его то знобило, то бросало в жар. Бывали ночи, когда Гиршл совсем не мог сомкнуть глаз. Прислушиваясь к дыханию Мины, он лежал не шевелясь, чтобы не разбудить ее, так как боялся, что, проснувшись, она захочет поговорить. Звуки ее голоса по ночам действовали на него как вбиваемый в стену гвоздь.

Первая ночь, проведенная им без сна, была странной. Она тянулась очень долго, каждый нерв его тела был напряжен, мысль часто отключалась. Несколько раз у него появлялось ощущение, будто случилось нечто важное. Когда же он пытался вспомнить, что именно, оказывалось — ничего! Услышав крик петуха, он встал, чтобы посмотреть, который час. Весь мир, кроме него, спит, думал Гиршл.

Встал он бледный и утомленный. Можно было бы оставаться в постели, но нервы у него были слишком напряжены, и сама кровать не обеспечивала желанного отдыха. На улице его поразили широко раскинувшееся небо над головой и посвежевшие за ночь земные просторы. Люди с румянцем на щеках, блестящими глазами и, вероятно, умиротворенной душой шли в синагогу. Автоматически Гиршл побрел за ними.

Пришедшие раньше уже закончили молитву, собиралась вторая группа молящихся. Через открытые окна старой синагоги веял свежий утренний ветерок. Открыв Талмуд, Гиршл заметил, что уголок одной страницы загнут. Он сам загнул его в тот день, когда впервые стал работать в лавке. Из попытки читать текст ничего не выходило. Несколько лет назад никакой сложный отрывок не затруднил бы его, а сейчас он не мог вспомнить значение самых простых арамейских слов.

Гиршл не стал обращаться к врачу. Ведь бессонница — не болезнь, не медицинская проблема! Он не искал докторов, они искали его. Все старались дать ему совет. Кто-то рекомендовал выпивать перед сном сладкий чай с коньяком, кто-то — чистый ром. Иногда он пробовал первый рецепт, иногда — второй, иногда — оба: пил чай с коньяком перед тем, как лечь спать, и ром — когда просыпался ночью. Утром он отвратительно себя чувствовал и, если бы не кофе, вообще не держался бы на ногах.

Когда бодрствуешь ночью, слышишь самые разные звуки: то лают собаки, то телеги с грохотом проезжают мимо дома, то раздается пьяная песня или тишину нарушает громкий разговор людей, возвращающихся из кабака. Однако рано или поздно шум прекращается, и только время от времени поют петухи. Ложась в постель, Гиршл чувствовал себя скорее мертвым, чем живым, но одной мысли о пронзительном крике этой отвратительной птицы было достаточно, чтобы отогнать всякий сон.

Он смотрел в потолок и явственно чувствовал, как ползут минуты и часы, зажмуривал глаза в надежде задремать. Именно тогда и начинали нагло кукарекать петухи, а теплый запах, исходивший от постели Мины, вместо того, чтобы усыпить его, только заставлял думать, что она забрала себе весь сон и не оставила ему ни капельки! Может быть, она научилась спать в пансионе?

«Господь узрел, что Лия была нелюбима…» У Яакова были две жены, одну он любил, другую — нет. Возникает вопрос: если он уже нашел ту, которую полюбил, зачем Бог дал ему другую, чтобы ненавидеть ее? И почему он должен был сначала жениться на той, которую не любил? Неужели для того, чтобы было кого ненавидеть? В конце концов через семь лет Яаков получил свою любимую. И что же та сделала? За мандрагорово яблоко отдала его своей сестре.