«Простая» человеческая жизнь. Целиком - [4]

«Сидеть в таком месте неуютно. Ожидание неприятным комом оседало в глотке, груди распухал болезненный шар страха. Он постепенно разрастался, подчиняя волю, скручивая все человеческое, что помогает жить.

На улице косыми лучами ложилось на мокрый асфальт утреннее солнце. Сквозь мрачное настроение оно казалось невзрачным, блеклым… «Все вокруг серое», — понял Сашка, — «весь мир серое бытие…»

Голова гудела, шум в ушах нарастал, «кровоток шумит? Да, наверное, больше нечему…». Картинку перед глазами повело, потом взгляд сфокусировался удерживая баланс на грани реальности.

— О–оп–ля, вот и голова закружилась, — вслух констатировал свое состояние Сашка, он на все смотрел будто со стороны. Было даже немного интересно, если бы не так страшно!

Мысли скакали как теннисные мячи, а порой увязали как в болоте:

«Когда же, когда? Сколько же можно? Скорей бы, ожидание страшнее операции».

Его мольбы не слышали, время тянулось. Шурик с ненавистью посмотрел на дверь:

— Чтоб ты пополам лопнула — деревяшка равнодушная! — в сердцах воскликнул он.

Почему все так в жизни устроено — давно ожидаемое приходит неожиданно, когда не готов.

Дверь открылась.

— Петров здесь? — спросили в пространство.

«Долетело до врачихи или нет, про «деревяшку», — краснел и мучился вопросом Шурка.

В проеме двери появилась женская голова в белом колпаке. Оглянулась, увидела, что больше никого нет. Понижая голос спросила:

— Петров Александр, здесь?

— Д–д–да, был…

— Что значит, был? — спросила женщина и высунулась в проем уже по пояс, рискуя упасть с верткого офисного стула. Оглядела коридор внимательно. — Где он?!!!

— Простите, это я, — пояснил Саша. Уши горели. Хотелось провалиться на этаж ниже.

Медик долгую секунду молчал и смотрел на Сашу, видимо обдумывал сказанное.

— Ну, так и будем сидеть или войдем все–таки? — начал раздражаться врач.

Сашка подхватился и на нетвердых ногах пошел за доктором. В кабинете ярко горели люминесцентные лампы, белело оборудование, блестели в стеклянных шкафах биксы, склянки, медицинский инструментарий… Увидев последнее Сашка вздрогнул.

— Раздевайтесь. Вещи на кушетку.

«Сейчас вот на этой кушетке все и произойдет!», — думал он. Саша начал порывисто снимать и класть на стул одежду. Брюки сползли со стула на пол, резко нагнувшись, поднял их, но чуть не опрокинул стул — зацепившись виском за спинку. Потирая висок, посмотрел на доктора — «заметила?».

— Зачем на стул–то? Я же объяснил, кладите на кушетку.

— А-а? Я, сейчас! — Саша стал спешно переносить вещи на кушетку. Рубашка зацепилась за спинку стула и опрокинула его. Грохот оглушил словно выстрел из пушки.

— Та–ак, — сказала доктор, — молодой человек, Вы мне сейчас весь кабинет разнесете! Оставьте все! Сядьте и успокойтесь, больно не будет.

Саша сел.

— Собственно я не столько боли боюсь… сколько ожидание тягостно, что–то лихорадит меня — нервы, наверное.

— Вот и хорошо, посидите, расслабьтесь, — глубоким, тихим голосом успокаивала женщина, не забывая, что–то писать в личной карте больного. Сашка заметил, что волосы у нее черные, как вороново крыло, и пишет она левой рукой.

— Ну что, успокоились? Тогда идите в соседнюю комнату.

Саша прошел в трусах в операционную. Что это именно операционная он понял по раскладному столу в центре комнаты и большой лампе над ним, состоящей из шести ламп с круглыми отражателями за стеклом, направленными на стол. По ногам тянуло сквозняком, он сразу замерз.

В первую секунду показалось, что все уже готово. Трое в халатах, во главе с приземистым, наверное, главным хирургом, стояли в масках над соседним столом. Раскладывали на застеленной каталке инструмент, перевязочное, склянки с шовным материалом, — Шурик знал все эти сложные названия — мама была медсестрой в больнице. Теперь всё было не как с мамой… Вдоль позвоночника прошла дрожь, но проявилось и любопытство. Глазея по сторонам, Санька прошел к операционному столу…»

***

Сашка встряхнулся, он не мог позволить памяти углубляться дальше в эти воспоминания. Только врачи говорят: «будет не больно…», и рассчитывают на местную анестезию. Когда режут действительно можно терпеть, хоть и неприятно слышать хруст ножниц по собственным тканям. Сашка в этот момент даже думал, что самое болезненная часть операции — пронзительная боль укола в чувствительное место… Но так он думал только вначале и середине… Настоящая боль началась позже — при коагуляции тканей током. Разрядами тока делается искусственный ожог на ране, чтоб не кровоточило. Один раз вытерпеть можно — глаза из орбит… Но ведь одного раза мало… и давай, как паяльником — туда–сюда, туда–сюда, и снова в начало… Запах жареной плоти… Своей между прочим. И это еще не все, можно, ведь и сильней обезболить, но кто сказал, что ток идет только от Катода к Аноду в разряднике? Ток еще идет и по нервным синапсам во все близлежащие органы и тут начинается внутренняя свистопляска с болью, напряжением и выворачиванием мышц и органов…

Шурик тряхнул головой, чтоб прогнать эту жуть, и улыбнулся — он не заорал тогда, только скрипел зубами, до крови прокусил губу… А через месяц уже начались тренировки, два года все было хорошо… Так глупо… на соревновании… даже до финала не дошел. И кто додумался назвать эту песчинку камнем. Фигня какая–то, а как зашевелиться — хоть на стенку лезь!