Прошлогодняя синева - [6]

Мой заповеданный, до века

Неоскудеющий двойник.

Когда невесте я маячу,

Предупредив ночную тишь,

Ты, уготованный безбрачью,

Своей тонзурою слепишь.

Где мне вино, — там, знаю, черствый

Ты с голубями делишь хлеб.

Пощады нет, как ни потворствуй,

Пока в разгуле не ослеп.

Но благодатью, может статься,

Лозовый посох зацветет, —

Сорвешь руками святотатца

Ты набухающий приплод.

Обманешь светлыми очами,

Не дав лампады мне возжечь,

Наиздеваешься ночами

Прикосновеньем смуглых плеч…

Расправив в зелени побегов

Шипы таимые, гряди!

Приветствую, и щит Олегов

Мне пригвождается к груди.

Ноябрь 1912

Женщины с подведенными глазами

1. Приветствие

Я полюбил твой белый страус

На зыбкой пряже лунных клякс:

Затем, что в безуханный хаос

Ты брызгала опопонакс.

Затмила дочерей вельможей

— Наследье синеватых жил —

Своей напудренною кожей

Без геральдических белил.

Несуществующих династий

Влача фамильный горностай,

Кружи же кружевом ненастий

И закружившею — растай.

Сейчас мечта скупа на ретушь:

Гася бенгальские огни,

Меня захлестывает ветошь —

Неподмалеванные дни.

2. Ангелы обманувшие

Кто ищет падших ангелов — находит женщин,

С глазами ангела, с увядшей розой рта,

И так же лоб змеею черною увенчан,

Но речь, но только речь, так жалко несвята.

Послушный карандаш на опаленных веках

Рисует повести — таких ли душных встреч,

Как душны ароматы купленных в аптеках

Грошовых ладанов моих курильных свеч? —

Все — ложь, и повесть встреч отмоется кольдкремом.

Искавший — проходи, рыдая вслед: не та,

Солгавшая: под черных кос змеистым шлемом

С глазами ангела, — лишь женщины уста.

1912

Актриса Клеопатра

М.А. Пергамент

1. Угаданное «уходи»

Расплещите улыбки, рассыпьте

Белый лотос на жадный партер,

Вы, царившая в знойном Египте

Лунной поступью сонных гетер.

Пусть обманщик на черной триреме

В знак утраты развил паруса. —

Золотя побежденное время,

Ржаво-медная вьется коса.

Ожила на подмостках театра,

И залечен укус на груди…

У подъезда (пароль «Клеопатра»)

Неужели ответ — «уходи»?

2. Фарфоровая любовь

Опять фарфорового опечалишь,

Ужалишь стаями досадных ос; —

Никто, как я, не любит эту залежь,

Да, залежь золота тяжелых кос.

И этого не знаешь — ты одна лишь.

Не грудь, конечно, — узкие ладони

И пальцы (жаль, их пять, не семь, не шесть)

Для поцелуя медленной агонии

Всегда желанны мне, и не исчесть

Желаний за желаньями в погоне.

К любви жестоким приобщен обрядом,

Я цепенею, брошенный в тиски,

Но ты твоей улыбки чуждым ладом

Не одаришь фарфоровой тоски,

Любви нашептанной стеклянным взглядом.

3. Догоревшее руно

У меня в сердце новый норов,

В сердце бледная грусть залегла;

Бледнее, чем лица актеров,

Потерявших свои зеркала.

Ревностью, конечно, измучен,

Я удавил больную любовь.

Мне безразличен скрип уключин,

В лодке от меня уплывшей вновь.

«Все страны обойди, объезди. —

Золоторуннее не найдешь».

Верно, вечерние созвездья

Мне навязывали эту ложь.

Но любовь моя не привыкла,

Что не допито ее вино. —

Клеопатры моего цикла.

Догорело рыжее руно.

Май-июнь 1912, Лебедин

В последний раз

Палладе Богдановой-Бельской

Обожги в последний раз,

Как обугленным железом,

Глаз, миндалевидных глаз,

Семитическим разрезом.

В барельефах старых ваз

Мы угаданы: ведь завтра

Двинут кормы на Кавказ

К новым ласкам аргонавта.

Много сказок, кроме нас,

В давних свитках время стерло.

Уст оправленный алмаз,

Как в стекло, вонзай же в горло! —

Окровавится атлас,

Будет душно в красных сводах.

Жалом глаз, за долгий отдых,

Обожги в последний раз.

Апрель 1912

Кровавое рондо

Звезда мне рассекла сердце…

М.А. Кузмин

Поторопись, уверенный анатом.

Забота ль нам, что скальпель слишком туп. —

Не может сердце снова стать пернатым,

Рассечено рассеченным гранатом

Таких немыслимо-кровавых губ.

Еще живет, и каждый жизнен атом. —

Не надо этих любопытных луп,

Что вену тонкую являют нам — канатом.

Поторопись! —

Нам суждено (сегодня, здесь женатым)

Исторгнуть кровь: — на месте сладких круп

Приятный дар неведомым пенатам.

Вот — сердце. Кровь так жертвенно красна там.

Сегодня бьется — завтра будет труп…

Поторопись!

Январь 1913

«Закат уснул в твоих ресницах…»

Закат уснул в твоих ресницах,

На плечи бросив конфетти,

И шепчет мне, как в небылицах:

Венков в любви не расплести.

Да, я в плену венков бумажных,

Колец истертого стекла,

И в сети слов, как я, продажных,

Меня покорность завлекла.

И будет боль, и будут вздохи,

Но я, притворщик, не умру:

Ведь не впервые только крохи

Достанутся мне на пиру.

Друзьями я давно потерян,

И мной потеряны друзья.

На старый благовест вечерен

Не поведет меня стезя.

Венки любви одни не меркнут,

Одно я знаю: не уйти

Ни от тебя, кем я отвергнут,

Ни от закатных конфетти.

Декабрь 1911

Возвращение

К тебе, первопрестольная,

Я умирающий в пути,

Прости измены вольные,

Как и невольные прости!

Другие дарят радостью, —

Уготовавшую же крест,

С молитвословной сладостью,

Зову невестою невест.

Как все благие воины,

Дорогой в Иерусалим,

И я не ем убоины,

И хлеб мой не солим.

Вручи ж ключи привратницы,

И, позволяя изойти

Свечой Страстною Пятницы,

Первопрестольная — прости?

Сентябрь 1912

Сердце-зеркало

Моя принцесса, обещающе другому

Вы улыбнулись, помню. Вспомните — вчера.

Стихами я когда-то наполнял альбомы;

Они забыты. Грусть вечерняя истомы

Давно меня гнетет, так утренне-остра.

Кто чародей, откуда пробирались гномы,