Прощай, печаль - [29]
Матье сел в машину, которая теперь, когда ветер стих, пахла табаком, бумагой – там были в кучу свалены планы, – в общем, его запахами. И Матье внезапно пришла в голову мысль, что это единственный принадлежащий ему уголок на свете. Квартира числилась за Элен, которая и царила там среди своих цветов, своих духов и запаха сандала, палочки которого она помещала повсюду, даже на лампах. У Матье же никогда не было тех самых четырех стен, внутри которых кто угодно был в состоянии организовать для себя свой дом. У него был только этот странный уголок из гремящего железа, набитый окурками и картами, и в этот момент до него дошло, что когда автомобилисты пользуются домкратом, то как бы подпирают сбоку для надежности свою машину, свой единственный кров, свое единственное убежище.
И он произнес вслух: «Единственное убежище. Мое убежище! Убежище моих ночей, убежище моей жизни». Произнес убежденно, и все в нем запело. Он остановился на красный свет, повернул голову и заметил устремленный на себя взгляд соседнего автомобилиста, взгляд вопрошающий, беспокойный. И Матье, словно был одним из тех сорокалетних джазистов, которыми переполнен Париж, начал обеими руками выстукивать на руле ритм, увы, не слышный другому водителю, зато, без сомнения, неистовый. Он пел: «Убежище, мое убежище, мое убежище на каждый день» на мотив «Night and Day». Он, должно быть, казался более свихнувшимся, чем обычно, но на самом деле был намного нормальнее, чем всегда. Когда зажегся зеленый, Матье позволил соседу обогнать себя и, бросив взгляд ему вслед, обратил внимание на его прояснившийся профиль. Нет, подумал Матье, он-то в здравом уме, и он это докажет. Но кому? Где? У этого соглядатая за рулем облик полнейшего кретина, особенно когда тот сидел с плотно сжатыми губами, – да, конечно, ради чего ему было открывать рот? Значит, Матье следует продолжать разыгрывать из себя на публике нормального человека в добром здравии, чтобы провести банду имбецилов? Как сегодня утром, когда он сыграл душевную твердость, мужественность перед лицом этого кретина-хомяка. Значит, он так и будет появляться повсеместно, непроницаемый и гордый, со взором, устремленным вдаль, и наслаждаться всеобщим восхищением? Ну, нет! Он уже давно пожертвовал себя обществу, его обычаям, нравам и ритуалам, так что он не собирается умирать, разыгрывая из себя героя… И ради кого? Ведь на самом деле человек кончает тем, что перевоплощается в того, кому подражает, и не исключено, что становится при этом бесчувственным или неуязвимым в зависимости от разыгрываемой роли. Так что Матье мог бы попытаться выглядеть веселым, легким и беззаботным. В этом смысле он постарается извлечь для себя максимум: применительно к другим при помощи стыдливости, применительно к себе при помощи осторожности. Но в угоду посторонним – ничего! Он будет распускать нюни на террасах кафе, если ему вдруг этого захочется. У него нет долга перед обществом. У него вообще нет никаких долгов. И он состроил гримасу, подумав о налоговом инспекторе. Тому предстоит понапрасну и долго ждать, чтобы по итогам этого года залезть к нему в карман. У саванов карманов не бывает! Вот, по крайней мере, нечто «позитивное»!
Да, кстати, а в могилу его положат в костюме-тройке или и вправду запеленают в саван? Что говорит по этому поводу закон? И какой существует обычай? Как все будет происходить? Может быть, ему следует заранее заказать себе гроб? И музыку для похоронной мессы? «Реквием» Верди? Или камерную музыку Шуберта, от которой он всегда таял? Или Шумана, которого он любил всего? Матье остановился у магазина и купил «Реквием», вставил кассету в автомобильный магнитофон вместо пленки Тины Тернер. По правде говоря, ему было тяжело представить себя мертвым. Так почему бы не устроить себе роскошную смерть? Не заказать ли саван у Сюлька? Или позволить себя кремировать? Нет! Кремация слишком тягостна для присутствующих на погребении, и без того убитых горем. Матье об этом знал, ибо сам в этом участвовал. К тому же все, что предстоит сделать (а делать нечего!), позволит ему стать в свою очередь полезным и удобрить собою эту благодатную землю, отдавая ей то малое, что у него есть, в обмен на ее дары при жизни. И тогда насекомые, травы и корни деревьев начнут бодро перемалывать его скелет. Это так просто, так естественно, так по-земному. Матье нравился крестьянский подход к явлениям и людям, несмотря на то, что ни по происхождению, ни по образу мышления он никакого отношения к деревне не имел.
Глава 8
Рю де Турнон под лучами заходящего солнца казалась еще более пустынной, чем обычно. Она напомнила Матье декорацию фильма о 1943 годе, декорацию улицы, которую вот-вот заполонят вражеские солдаты и по которой ходят лишь многоопытные мужчины или те, кому море по колено. И вместе с тем у этой улицы облик был сугубо провинциальный, с красивыми, тяжеловесными и удобными для жилья многоквартирными домами XVIII века, объединенными одинаковой перспективой, где золото на здании сената выглядело неуместным анахронизмом. Из сенатского здания, точнее, из будки охраны то и дело выскакивал полицейский, впускавший или выпускавший черную машину с гербом, после чего размеренным шагом, словно автомат, возвращался в будку. В это идеально распланированное пространство симметричных зданий дисгармонично вклинивалось лишь уличное кафе на четыре столика и десять мест, красочно расцветающее на тротуаре в летнее время. Улица была тихой, быть может, чересчур тихой для импульсивной Матильды и тем не менее, как представлял себе Матье, в какой-то мере ее устраивавшей, ибо она любила слушать болтовню торговцев, любила в летние дни выходить за хлебом в одном халате, а зимой читать, сидя у камина. Для Матильды, которая, за исключением тех редких случаев, когда ее охватывала неукротимая ярость, терпеть не могла шум.
Томимые жаждой настоящего чувства, герои Франсуазы Саган переживают минуты волшебного озарения и щемящей боли, обольщаются, разочаровываются, сомневаются и… верят безоглядно.
Один из лучших психологических романов Франсуазы Саган. Его основные темы – любовь, самопожертвование, эгоизм – характерны для творчества писательницы в целом.Героиня романа Натали жертвует всем ради любви, но способен ли ее избранник оценить этот порыв?.. Ведь влюбленные живут по своим законам. И подчас совершают ошибки, зная, что за них придется платить. Противостоять любви никто не может, а если и пытается, то обрекает себя на тяжкие муки.
Там, где бушуют настоящие страсти, нет места ничтожным страстишкам. Противостоять большой любви почти невозможно, когда на твоем пути встречается кто-то единственный и неповторимый. И ради настоящего счастья можно пройти и через тяжкие муки.
Герои романов Франсуазы Саган, потомки Адама и Евы, как и все смертные, обречены, любить и страдать, ибо нет и, наверное, не было на Земле человека, насладившегося любовью сполна...
В романе Франсуазы Саган «Женщина в гриме» снова рассказывается о любви. О любви, в начале которой ни Он, ни Она не знают, к чему приведет их встреча. Быть может, к недолгой и неудачной связи, быть может, к порыву страсти, не оставляющей ничего, кроме стыда. Но уже невозможно отвести глаза друг от друга и страшно упустить возможность радостного сосуществования, наполненного светом и нежностью.На русском языке роман публикуется впервые.
Любовь — чувство загадочное. Никто не знает, как она приходит, как уходит. Герои романа Франсуазы Саган не задумывались о природе подлинных чувств. И только роковое стечение обстоятельств вынуждает их по — новому взглянуть на своих возлюбленных, жен и друзей, на свое прошлое и настоящее.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».
В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.
Жестокая и смешная сказка с множеством натуралистичных сцен насилия. Читается за 20-30 минут. Прекрасно подойдет для странного летнего вечера. «Жук, что ел жуков» – это макросъемка мира, что скрыт от нас в траве и листве. Здесь зарождаются и гибнут народы, кипят войны и революции, а один человеческий день составляет целую эпоху. Вместе с Жуком и Клещом вы отправитесь в опасное путешествие с не менее опасными последствиями.
Любовь – это лабиринт, за каждым поворотом которого открываются манящие дали. И в этом лабиринте хорошо двум влюбленным сердцам. Но когда в закоулки любви проникает третий, он или разрушает иллюзии, или навсегда соединяет двух людей, созданных друг для друга.Там, где бушуют настоящие страсти, нет места ничтожным страстишкам – об этом романы замечательной французской писательницы Франсуазы Саган.
Любви в шалаше не бывает – есть лишь мечта о ней, и, возможно, этой мечте не стоит воплощаться. В классическом романе Франсуазы Саган «Сигнал к капитуляции» воплощенная мечта, как бы пленительна ни была, обречена с первого мгновения – и, тем не менее, прекрасна.«Неверность – это когда тебе нечего сказать мужу, потому что все уже сказано другому».
Обреченная любовь пылкого и взбалмошного юноши и зрелой женщины, измученной равнодушием и изменами любовника, камерный танец двух пар на долгом и порою грустном пути в вечность – в романе классика французской литературы Франсуазы Саган «Любите ли вы Брамса?».
Творческий, тонко чувствующий человек сталкивается с машиной нечеловеческого бытия в оккупированной Франции, пытается быть порядочным, ищет выход, не находит и в итоге принимает единственно правильные, пусть и страшные решения – в поразительном романе современного классика Франсуазы Саган «Рыбья кровь».Счастье мимолетно и лживо. Вечной бывает только печаль.