Прощай, Грушовка! - [19]

Я подбегаю к шкафу, выдвигаю ящик, достаю потрепанную колоду довоенных карт и обращаюсь сначала к маме, которая в этот момент появилась в комнате:

— Мама, дай-ка погадаю тебе, всю правду скажу, вот увидишь.

Мама улыбается:

— Ах ты гадалка моя! Я знаю, что ты мне скажешь. Она гладит рукой мою голову и опять идет на кухню.

— Папа, давай тебе погадаю. Я правда умею.

Отец и Витя тоже отказываются. Только бабушка соглашается. Я ставлю табуретку поближе к коптилке и тасую колоду.

— Только не обманывай, — просит бабушка.

— Со своим червовым королем ты разлучилась давно. — Я начинаю слово в слово, как гадалка на рынке. — И встречи на этом свете у тебя с ним не будет. (Какая может быть встреча, если дедушка умер, когда меня еще и на свете не было!) Тебя тревожит разлука с бубновой дамой и с червовым валетом, — тыкаю я пальцем в карты. Я намекаю на бабушкину дочку и сына, дядю и тетю, о которых ничего не известно. — Они в дальней дороге, и тебя ждет встреча с ними. — Опять я показываю пальцем на карты и добавляю: — Я не обманываю. Ты же сама видишь.

Бабушка смеется:

— Вижу, вижу. Где ты научилась так хорошо гадать?

— У цыганки.

Мама ставит на стол миску затирухи и каждому кладет ложку.

— Говорят, когда в новогоднюю ночь на столе пусто, весь год голодным будет.

Мы беремся за ложки. Быстро опорожняем миску.

— А помните, как мы раньше встречали Новый год? — говорит отец, отложив ложку. — Как весело было…

— Вот закончится война, и снова будем веселиться, — говорю я.

Мама тяжело вздыхает:

— Когда она кончится…

Все молчат, думают о войне.

— Давайте спать. — Мама первая встает из-за стола.

Витя тушит коптилку и снимает свое одеяло с окна.

1942 ГОД

1

Новогодняя ночь. Мы легли спать рано. Да и сидеть ни к чему. В комнате холодно, а под одеялом согреешься. Я накрылась с головой, лежала и думала. Недавно патруль на месте застрелил девятнадцатилетнего Сашу. Он вечером возвращался домой, когда уже наступил комендантский час. У Саши даже не спросили документов… Он работал вместе с Витей.

На нашей улице убили женщину. Никто не знал, кто такая, откуда.

В то время мне часто снился один и тот же сон: по улице, мимо нашего дома, гонят пленных. Сначала они идут, потом один за другим падают на мостовую и стонут, умирая. Я стою на тротуаре, мне нужно перейти на другую сторону, чтобы попасть домой, а я не могу. Вся улица покрыта трупами. У меня на глазах их становится все больше и больше. Вот уже выросла целая гора, за которой не видно моего дома. А я все стою и смотрю. Потом начинаю кричать во сне от страха, вскакиваю, и в моих ушах еще звучат стоны умирающих и стрельба.

Тучи плывут по небу. Временами они закрывают белую полную луну, и тогда за окном становится темно-темно. Бесконечная черная ночь.

Тучи бегут быстро, одна за другой, так же, как и мои невеселые думы.

Мама собирается идти в деревню, менять одежду на еду. Вчера на затирку она израсходовала последнюю муку, больше в доме нет никакой еды. Но куда идти, в какую сторону податься? Мама еще ни разу не выбиралась в деревню.

— Были бы знакомые в деревне, а то остановит полицай, а мне и сказать нечего, куда и к кому иду.

Голос у мамы неуверенный. Я не привыкла видеть ее такой. Мне казалось, мама всегда знает, что надо делать не только ей самой, но и каждому из нас.

— Может, тебе к Шуре сходить? — советует бабушка.

У мамы вдруг светлеет лицо. Выход найден. Есть человек, которого можно навестить, к которому можно обратиться.

— Спасибо, мама, что надоумили. Как это мне самой не пришло в голову? Конечно, к Шуре можно пойти, тут не так далеко, и она поможет быстро обернуться.

Я кручусь, верчусь возле мамы. Мне тоже не терпится пойти с ней, повидать тетю Шуру, ведь это я провожала ее из поселка в первые дни войны.

С гвоздика за шкафом мама снимает ключ от сарайчика.

— Я тебе помогу!

Хватаю свою курточку, беру лом. Возле нашего сарайчика замерзла большая лужа, и нужно расколоть лед, иначе дверь не откроется. Выскакиваю вслед за мамой, боюсь, как бы она не обнаружила Витин тайник. Мама берет из моих рук лом и долбит лед. Я отгребаю руками сухие, похожие на прозрачное стекло осколки. Наконец мы заходим в сарайчик. Я сразу же прикрываю дверь: чужой глаз нам ни к чему.

В четыре руки отбрасываем в сторону старую обувь и разную рухлядь, маскирующие мамин тайник. Мама копнула несколько раз лопатой и вынула узел, завернутый в клеенку. Когда мы развязали узел, мама не стала отбирать вещи. Все равно всему настанет свой черед. Она взяла пикейное покрывало, что лежало сверху. Прикинула, как обернет его вокруг себя, спрячет под длинную юбку. Остальное снова завязали в узел, завернули в клеенку и спрятали.

Мама взяла с собой мешок для картошки, небольшой мешочек для муки, по-старушечьи повязала темный бабушкин платок. Надела папин пиджак, бабушкину длинную юбку. Оглядела себя и осталась довольной. Чем не старуха?!

— Как раз то, что нужно. Теперь можно отправляться.

— И я с тобой.

— Нет, доченька, побудь дома за хозяйку, ладно? А со мной пойдешь как-нибудь в другой раз.

Я ничего не ответила, только тяжко вздохнула.

— Ты когда вернешься?

— Может, сегодня, а может, завтра утром. Как управлюсь.