Прощай, гармонь! - [31]
Волю почуял Ромка Москвин, за гармонью полез. Гармонь достает, а сам на берега глазеет: красивые у Куланапки берега.
— Жалко пленки нет, запечатлеть бы торжественность момента, — говорит Ромка.
Кроме гармони, таскает за собой Ромка бесполезную машинку — старенький ФЭД. Бесполезную потому, что пленки у него нет. И нигде этой самой пленки нет.
Достал Ромка гармонь, подул поверх мехов, слегка по ладам прошелся. На воде звук далеко летит, услыхали на других плотах. Кричат: песню давай! А Ромке что — песню, так песню. Сроду Ромка Волги не видал, а песни про Волгу страсть как хорошо поет. И вообще, хороший парень Ромка! Побольше бы таких — веселее на свете жить было бы.
Кучеренко к нашему плоту подплыл, важный опять, сейчас нудить станет. Почему, мол, команды не слушали?
— Как у вас, все в порядке? — спрашивает Кучеренко.
— Лады!
— Держитесь к берегу, ночевать будем.
Чудно, ничего не сказал Кучеренко! Видать, и сам рад близкой жилухе. Эх, завтра Джеляда!..
…Вот тебе и Джеляда. Зачем она нам такая? Радиограммы денежной нет. А без радиограммы прощай тушенка и сгущенка, прощай сухая картошка. Без радиограммы нам ничего не дадут. Уж такой закон в экспедиции: денег не платят. Работай до седьмого пота, а денежки — тю-тю, осенью получишь. Что съешь, что выпьешь — при расчете вычтут. Купить что — пожалуйста! И опять без денег. Запишут в ведомость и все…
По уговору, должна в Джеляде нас радиограмма начальника партии ждать: перечислено, к примеру, пятьсот, отоваривайтесь… Это значит, что в магазине или прямо на перевалочной базе мы можем нахватать всякой всячины ровно на полтыщи целковых. Эх, Джеляда, Джеляда!.. Прилепилась у самой воды, радиостанция антеннами ощетинилась, склад, магазин да с десяток домиков. А километрах в двух от поселка колхоз оленеводческий. Вот и вся жилуха.
В палатке тоска. Ждали. Пластались у гребей до потемнения в глазах. Надеялись. Через перекаты чуть ли не на себе плоты перетаскивали. Думали в Джеляде отдохнем, погуляем. А теперь жди радиограмму.
В палатке тоска. Кучеренко ушел с партией связываться, узнавать, почему деньги не перечислили. Мы сидим, время убиваем. Куда пойдешь?
— Сыграй, Ромка.
— Не хочется.
— Сыграй, не дури.
И запел Ромка:
Когда Ромке тоскливо, он всегда эту песню поет. Да как поет! Ребята приуныли. Федя Каштанов ружье чистит. А зачем? Пороху осталось на десяток зарядов. Сашка Чачиков спать завалился. Повезло человеку таким уродиться: сутками спать может… Тоска в палатке.
— Дравствуй, догор![2]
Полог палатки раздвинут, у входа на корточках якут сидит. Сидит и улыбается. Чему улыбается?
— Здравствуй, здравствуй…
— Хорошо поет, однако, шибко хорошо. Гармонь хороший.
— Тебя как зовут?
— Нику. Там живу, — махнул Нику вдаль от берега. — Тордох там стоит. Олень ходит. Баба с ребятишкой сидит…
— Один олень?
— Зачем один? — удивился Нику. — Много олень! Зимой ямщик работа. Туда вожу, обратно вожу. Сейчас олень мох ест, жир для работа много надо.
— Ну, проходи, Нику, в палатку, гостем будешь. Спирта нет, чаем напоим.
— Зачем спирта нет? Новый человек идем в гости, свой спирт носим. — Нику полез за пазуху и вынул бутылку.
Вот это гость! Вот это Нику! Вот и поверь, что бога нет! Булдыгеров даже лицом изменился, как бутылку увидал. Засуетился, Федю на плот посылает — закуска нужна.
Усадили Нику в середине палатки на чистый брезент, табачком угощают. Нику улыбается, трубочку коротенькую из мамонтового бивня махоркой набил, посасывает. Просит Ромку: играй. Ромка, как бес, подергивается, пальцы так и мелькают по ладам. Нику улыбается. Видать, уютно ямщику с нами. Похваливает:
— Хороший гармонь, шибко хороший.
Выпили. Много ли нам надо? Это так только, между собой трепоток стоит: выпить бы. Каждому хочется мужиком выглядеть, таежником настоящим. Федя половину своей доли Булдыгерову отдал. Чачиков глотал, глотал — поперхнулся и все, что осталось в кружке, на землю выплеснул. Ромка выпил до конца. И Нику, осторожно вытянув губы, всосал спирт до капельки.
— Эх, еще бы бутылочку! — вздыхает Булдыгеров. — Жаль грошей нет…
— Продай гармонь, — неожиданно просит Нику. — Еще спирт носим.
В палатке тишина. Как это так — продай? Нашу гармонь продать? Да кто же это позволит! И вдруг все одновременно вспоминают, что гармонь-то не наша, а Ромкина. Одному Ромке она принадлежит. И он очень даже просто может сейчас взять и продать ее. Мертвая тишина в палатке.
— Нет, друг, гармонь наша не продается, — улыбается Ромка.
И все сразу улыбаются: не продается.
— Двадцать пять рублей дам. Старый гармонь. Двадцать пять рублей цена, — пристает Нику.
— По-хорошему она и этого не стоит, — говорит Ромка. — Если бы на материк ехал, задарма отдал бы. А нам еще путь длинный. До самого моря плоты погоним. Нет, Нику, друзей не продают.
— Жалко — не продаешь… Песни люблю. Играть научусь. Зимой в тордохе скучно, пурга поет. А я бы на гармони сильнее пурги играл. Жалко, однако…
— А что, Нику, — поднялся Ромка, — много сейчас в вашем поселке народа?
— Много нет. Много олень пасут. Бабы сидят, ребятишки сидят. Председатель есть, в конторе начальники есть. Продавец, доктор — девушка русская.
Творческий путь Г. Комракова в журналистике и литературе начался в 60-х годах. Сотрудник районной газеты, затем собственный корреспондент «Алтайской правды», сейчас Геннадий Комраков специальный корреспондент «Известий»; его очерки на темы морали всегда привлекают внимание читателей. Как писатель Г. Комраков известен повестями «За картошкой», «До осени полгода», опубликованными журналом «Новый мир»; книгами «Слоновая кость», «Доведи до вершины», «Странные путешествия» и др.Повесть «Мост в бесконечность» — первое историческое произведение Г.
Для 14-летней Марины, растущей без матери, ее друзья — это часть семьи, часть жизни. Без них и праздник не в радость, а с ними — и любые неприятности не так уж неприятны, а больше похожи на приключения. Они неразлучны, и в школе, и после уроков. И вот у Марины появляется новый знакомый — или это первая любовь? Но компания его решительно отвергает: лучшая подруга ревнует, мальчишки обижаются — как же быть? И что скажет папа?
Без аннотации В историческом романе Васко Пратолини (1913–1991) «Метелло» показано развитие и становление сознания итальянского рабочего класса. В центре романа — молодой рабочий паренек Метелло Салани. Рассказ о годах его юности и составляет сюжетную основу книги. Характер формируется в трудной борьбе, и юноша проявляет качества, позволившие ему стать рабочим вожаком, — природный ум, великодушие, сознание целей, во имя которых он борется. Образ Метелло символичен — он олицетворяет формирование самосознания итальянских рабочих в начале XX века.
В романе передаётся «магия» родного писателю Прекмурья с его прекрасной и могучей природой, древними преданиями и силами, не доступными пониманию современного человека, мучающегося от собственной неудовлетворенности и отсутствия прочных ориентиров.
Книга воспоминаний геолога Л. Г. Прожогина рассказывает о полной романтики и приключений работе геологов-поисковиков в сибирской тайге.
Впервые на русском – последний роман всемирно знаменитого «исследователя психологии души, певца человеческого отчуждения» («Вечерняя Москва»), «высшее достижение всей жизни и творчества японского мастера» («Бостон глоуб»). Однажды утром рассказчик обнаруживает, что его ноги покрылись ростками дайкона (японский белый редис). Доктор посылает его лечиться на курорт Долина ада, славящийся горячими серными источниками, и наш герой отправляется в путь на самобеглой больничной койке, словно выкатившейся с конверта пинк-флойдовского альбома «A Momentary Lapse of Reason»…
Без аннотации.В романе «Они были не одни» разоблачается антинародная политика помещиков в 30-е гг., показано пробуждение революционного сознания албанского крестьянства под влиянием коммунистической партии. В этом произведении заметно влияние Л. Н. Толстого, М. Горького.