Прощай, гармонь! - [14]
Димка как-то протяжно застонал, отпустил по-прежнему недоумевающего Спирю, вернулся к нарте и ничком повалился на палатку.
— Ай, дурака какая, — вздохнул Спиря.
10
— Ну, что? — спросил я Жана.
— Отдадим гитару, когда в себя придет…
А над тундрой комары: з-н-нь… з-н-нь…
Рубцовск
Январь 1965 г.
ДИКОЕ МЯСО
1
Он страшен был, как библейский пророк, карающий зло. Сгустки спекшейся крови в дремучей бороде, кровь на лице, на порванной исподней рубахе. Морщась от боли, он вскинул кудлатую голову. Вороненое жало автомата медленно поднималось, выискивая первую жертву.
— Ты что это, Пантелей? — не веря глазам, спросила Татьяна. — Что надумал? — снова спросила она, испуганно уставившись на рыскающий ствол, и, поверив в неизбежность того, что должно сейчас произойти, тоскливо заголосила: — Не да-ам! Иро-од!
Раскинув руки, Татьяна метнулась под выстрел, пытаясь телом своим прикрыть розовые комочки, копошащиеся в глубине двора.
— Стреляй, ирод! Не посмеешь, лиходей! Не посмеешь!
Он страшен был, как само зло. Заскорузлым пальцем он нажал спусковой крючок. Сухой треск короткой очереди канул в полуденную тишину, напоенную зноем. Около ног Татьяны взметнулись фонтанчики пыли. Татьяна расслабленно опустилась на землю.
— В меня? — тихо удивилась она. — В меня?! Люди… Лю-у-ди-и!!
— Не ори, — хрипло выдавил Пантелей, — не придут… Не придут к тебе люди.
Татьяна, ни слова больше не говоря, наклонилась набок, потом плюхнулась на живот и, быстро-быстро перебирая локтями, поползла за угол бани. А Пантелей сошел с крыльца, прицелился и поставил жирную точку на своем тихом, безбедном житье. А вернее, не одну точку: каждая пуля в магазине автомата означала точку, а за каждой точкой начиналась для Пантелея полная неизвестность. Может быть, одиночество до конца дней. Может быть — тюрьма. Ожесточившийся, взлохмаченный человек изо всех сил давил на гашетку, не думая о последствиях…
2
Участковый уполномоченный, лейтенант милиции Урсатьев, услыхав выстрелы, нервно дернул головой и бросил ненавидящий взгляд на свой мотоцикл. Мотоцикл стоял на дороге с перегретыми цилиндрами, и завести его сейчас не было никакой возможности. «Службу требуют, а хорошего мотоцикла не дают», — подумал Урсатьев, прислушиваясь. Когда из-за горы, оттуда, где стоит заимка Пантелея Урлапова, до ушей уполномоченного донеслась вторая очередь, он сказал вслух:
— Ага… Ну, теперя тебе не уйти. Засек я тебя, Пантюша.
Выкатив мотоцикл на обочину, Урсатьев одернул гимнастерку и побежал, тяжело переваливаясь. Он бежал в гору и уже через сотню метров вспотел. Чувствуя, как забился в левой стороне груди жаркий комок, Урсатьев жалостливо подумал о том, что вот взберется он на вершину и упадет. И помрет при исполнении… А Пантюха натворит беды. Пожалеет начальство, что не дало Урсатьеву нового мотоцикла. Пожалеет, да поздно…
Выбравшись, наконец, из-под косогора, обессиленный Урсатьев остановился, снял фуражку и подставил дымящуюся лысину ласковому ветерку. Тяжело дыша, он шептал пересохшими губами:
— Ничего, Пантюша… Ничего, корешок мой разлюбезный. Теперя — крышка. Теперя мне под горку осталось… Ужму.
Перевел дух Урсатьев и ринулся вниз, ставя ноги на пятки, чтобы, притормаживая таким образом, не дать своему грузному телу большого разгона.
Первое, что увидал он на дворе Урлапова — это Татьяну, лежащую в холодке под стеной бани, срубленной Пантелеем из толстых пихтовых бревен. Татьяна лежала ничком, обхватив руками растрепанную голову, и тихонько стонала.
— Ты что, Танюшка? — спросил Урсатьев, наклоняясь над ней.
Татьяна подняла голову, мутным взглядом окинула Урсатьева, узнала его и заголосила, как давеча, когда Пантелей пугал ее автоматом:
— Ой, убил! Уби-ил, ирод, лиходей!
— Да куда убил-то? — беспомощно спросил Урсатьев, ощупывая Татьяну. — Куда тебе попало?
— Уйди, не щупай! — заорала вдруг Татьяна. — Не меня, скотину всю поубивал, лиходей!
Урсатьев выглянул из-за угла бани и не поверил глазам своим: по двору, там, где кого настигла пуля, валялись поросята и две крупные свиньи. Над лужицами крови роились мухи. Картина эта была настолько неправдоподобной, что Урсатьев минуту стоял столбом, не зная, что предпринять.
— Пантюха-то где? — спросил он, наконец.
— К речке подался, аспид, — всхлипнула Татьяна. — Чтоб он утопился там, проклятой…
3
Пантелей сидел на гладком валуне около самой реки. Зачерпывая пригоршней прозрачную холодную воду, он мыл окровавленную ногу. Рядом с Пантелеем, на гальке, промытой в половодье, лежало несколько лоскутов полотна от порванной на бинты рубахи. Услышав шум осыпающихся из-под ног Урсатьева камней, Пантелей слегка вздрогнул, но не повернулся посмотреть, кто пожаловал, и занятия своего не прекратил.
— Здоров, Пантелеймон, — поприветствовал Урсатьев, немного потоптался за спиной у Пантелея и, тяжело вздохнув, опустился рядом на камень.
— Здоров, здоров, — не сразу отозвался Пантелей, ничуть не удивившись. — Быстрый ты на чужую беду, Колюшка.
— С району ехал, услыхал, — как бы оправдываясь, сказал Урсатьев. — Случайно услыхал… Мотоцикл перегрелся, а то бы мимо проскочил…
Посидели молча. Урсатьев достал помятую пачку, разломил сигаретку, одну половинку спрятал обратно, другую вставил в куцый прокуренный мундштук. Глубоко затянувшись, спросил:
