Прощание с мирной жизнью - [8]
Александр невольно улыбнулся. Улыбка относилась и к фразе, и к самому себе. Всегда и вечно любовь! А ведь по общепринятому мнению — он старик. Фу, какое противное слово: с-т-а-р-и-к! Надо бы вывести его из употребления.
Он вспомнил, что недавно на редакционном заседании, на котором он присутствовал, было прочитано письмо одного подписчика; тот грозился отказаться от подписки, если в отчетах из зала суда мужчин старше пятидесяти лет и в дальнейшем будут именовать стариками. На замечание репортера, что в таком возрасте человек уже не юноша, Александр предложил нескольким молодым сотрудникам на пари с ним перепрыгнуть через спинку стула. Ему одному удалось с изяществом преодолеть этот барьер. «Теперь вы видите, господа, как прав возмущенный читатель. Мне уже тоже пятьдесят с хвостиком, но, как показал данный пример, я еще потягаюсь с молодыми».
При этой мысли Александр обвел взглядом сидящих за столом мужчин. И с удовлетворением отметил, что, если на то пошло, он всем им даст несколько очков вперед — и Майбауму, и капитану, и Максу Эгону, и доктору Ранклю. И в глазах женщин тоже. Именно в глазах женщин! Взять хотя бы «рыбку», она бы всем им предпочла его.
«Рыбка»… при воспоминании о ней он почувствовал легкий укол в сердце. Так вот оно в чем дело! Вот почему его одолевают мрачные мысли о старости.
Александр втянул голову в плечи. Внезапно он увидел свое отражение в одном из венецианских зеркал, украшавших все стены, отчего столовая казалась еще больше. Александр испугался, увидя свои тусклые глаза, безвольно открытый рот. Он встряхнулся и быстро оглядел соседей, желая убедиться, что они ничего не заметили.
Его сестра, сдвинув рейтеровские густые, как у филина, брови, кромсала уже совершенно очищенное от мяса крылышко; но внимание ее было направлено на хлебные катышки, из которых сидевшая напротив нее Елена лепила гротескные кошачьи фигурки с человечьими лицами, — казалось, это маленькие замаскированные Каролины фон Трейенфельс, и это явно вызывало особое негодование тетушки Каролины, хотя она и старалась сдержаться и делала вид, будто стоит выше таких мелочей. Ранкль, Майбаум и домоправительница фрейлейн Шёнберг были заняты едой; Макс Эгон о чем-то мечтал, остальные оживленно болтали.
Александр почувствовал облегчение. Он с удовольствием отметил, что ему и на этот раз не изменило свойство, которому он часто был обязан успехом, — уменье быстро переключаться с одного настроения или хода мыслей на совершенно противоположное.
Он снова наслаждался «ферматой». В том конце стола, где сидела молодежь, раздался смех. Смеялась Валли. Сегодня она была особенно хороша, поразительно хороша. И, по-видимому, окончательно пленила своего кузена Франца Фердинанда, четырнадцатилетнего белобрысого подростка с жесткими отцовскими волосами и материнскими ямочками на щеках. Он сидел, позабыв о гусе, перед недоеденным жарким и пожирал Валли застенчивым и жадным взглядом; а она поддразнивала своего визави, розового, с лоснящейся лысиной капитана фон Врбата.
«Ишь ты, — подумал Александр, неожиданно поймавший влюбленный взгляд Ранкля-младшего, но еще больше удивила его Валли. — Вчера еще была девочкой, а сегодня уже настоящая женщина!»
Он был прав. Для знатока было ясно, что, несмотря на узенькие плечи, девичьи, робко намеченные груди, по-детски округлую линию щек, с Валли произошла перемена: какая-то складка в углах рта, порожденная первыми переживаниями, легкая тень под глазами, набухшие, как бутон, губы.
«Она будет похожа на свою мать, француженку!»
Француженка была дочерью начальника станции в маленьком городке в Вогезах, где проездом оказался старший сын Александра — Людвиг, учившийся во Франции. Он встретил ее — темно-русую девушку с сверкающими изумрудно-зелеными глазами — в конторе ее отца, куда он пришел заявить, что в дороге ему обменяли саквояж. Это была любовь с первого взгляда. Но молодые супруги прожили вместе недолго. Они трагически погибли во время Всемирной парижской выставки 1900 года при автомобильной катастрофе, одной из первых таких катастроф.
Тогда Александр взял к себе осиротевшую Валли (собственно, ее назвали Валери). Он, как сейчас, помнил худенькую семилетнюю девочку с двумя крысиными хвостиками и огромными зелеными глазами на остром личике. Тогда же к нему переехала его сестра, чтобы взять в свои руки бразды домашнего правления и воспитание Валли. Александр не хотел этого. Но Каролина, незадолго до того потерявшая мужа (перед самым его переводом в Вену и повышением по службе), не собиралась коротать жизнь в галицийском городишке вдовой чиновника окружного управления. У нее были другие представления о подобающем ей в жизни месте. Рано или поздно она все равно, даже без особого повода, явилась бы к Александру. Он это знал и покорился судьбе.
Итак, Каролина фон Трейенфельс взяла на себя воспитание Валли, и с тех пор внучка отдалилась от него. Ему редко приходилось заниматься ею, разве только в тех случаях, когда упорная борьба между Каролиной и живой как ртуть девочкой, предпочитавшей куклам солдатиков, приводила к острому конфликту. Но за последние годы этого почти не бывало. Александру, поглощенному разнообразными делами и своими любовными связями, Валли была приятна, симпатична, и только. Тем живей заработала теперь его фантазия, когда Валли предстала перед ним совсем иной, не той девочкой, какой он считал ее до сих пор.
