Прощание с мирной жизнью - [33]
Создавалось впечатление, что мир накануне еще более грозных событий. Что это, неужели вселенная охвачена безумием самоуничтожения? Где те блаженные времена, когда в течение нескольких дней газетной сенсацией были сообщения об учительнице рукоделия, подвергшейся на Адриатическом побережье нападению акул? Теперь петитом была набрана телеграмма о безуспешном штурме Адрианополя, при котором пятьсот болгар — убитые или искалеченные — остались лежать на подступах к крепости. Известие это принималось к сведению, и только, — как сообщение о погоде или заметка о задержанном карманнике.
«У нас ужасно притупились чувства, — решил Александр, — и досадней всего, что даже нельзя сказать, несчастье это или счастье. — Он рассеянно перевернул страницу, пробежал «Смесь», и мысли его снова вернулись к набранной петитом телеграмме о пятистах убитых и искалеченных. — Конечно, плохо, что чувства у нас так притупились, но нельзя жить, если принимать чужое горе так же близко к сердцу, как свое собственное. — Такое самооправдание его не очень-то удовлетворило. — Что поделаешь, это наш крест!» — закончил он свой невеселый монолог, сложил газету и встал, чтобы поискать того чешского коллегу, с которым разговаривал на платформе.
В вагоне-ресторане было душно и некомфортабельно. «Ну конечно, старая калоша. Да разве на этой линии есть что-нибудь новое и хорошее?» — рассуждал Александр. Железнодорожная линия Прага — Вена, хоть и принадлежала к одной из самых важных магистралей Австрии, была, однако, в явном запустении. Управление дороги и чешские депутаты парламента с головой ушли в спор о названиях станций: на каком языке их писать — на немецком, чешском или на обоих, и позаботиться о благоустройстве на линии им уже было некогда. А правительство не беспокоилось, ибо в Габсбургской монархии спокон веков считалось высшей государственной мудростью поддерживать в управляемых народах «умеренное недовольство».
«Пари держу, эти господа тоже ломают копья из-за языка или из-за чего другого, столь же существенного», — сердито подумал Александр, увидя чешского книгоиздателя в обществе депутатов ландтага, разгоряченные лица и яростные жесты которых плохо гармонировали с торжественными черными сюртуками.
Александр не ошибся. Подойдя ближе, он услышал, как один из депутатов, коренастый промышленник из немецкого района Северной Чехии, упрекал чеха за то, что его земляки не стремятся к единению с немцами и хотят занять господствующее положение.
— Нет, — протестовал чех-книгоиздатель, — дело обстоит иначе. Вы должны понять одно: мы, чехи, народ маленький, у нас есть единственная область, где мы можем претендовать на самоопределение, — это Чехия. У вас, у немцев, вся Германская империя, часть Швейцарии и австрийские Альпы. Оставьте нам нашу Чехию. — Он с решительным видом застегнул на все пуговицы свой кафтан со шнурами, так называемую чамару, который носил, демонстрируя тем свои чешские националистические убеждения.
Промышленник хотел возразить, но тут вмешался его коллега, молодой профессор немецкого университета в Праге, которого Александр не раз видел в обществе своего зятя Ранкля.
— Ваша Чехия? Ого! Вы, как истые панслависты, должно быть, хотите изобразить нас, чешских немцев, непрошеными пришельцами? Ну, знаете, дальше ехать некуда! Если на то пошло, германское племя маркоманнов>{29} еще задолго до вас, славян, поселилось в Чехии.
— Лучше не ссылайтесь на подобные приоритеты, — предостерег его чех, иронически скривив рот, — а то я заявлю о наших притязаниях на Померанию и Бранденбург — исконные славянские земли. Кроме того, маркоманны не первые насельники Чехии, до них там жили кельты. Но важно не это. Уже больше тысячелетия это родина чешского народа. Здесь он вырос в современную нацию, здесь создал свою национальную культуру. Это дает ему неоспоримое право на самоопределение здесь, на чешской территории.
— Что вы называете самоопределением? В ваших же собственных интересах я надеюсь, что вы не обдумали своих слов, — заметил профессор тоном следователя.
Чех побагровел.
— Мне кажется, мы тут не на допросе… — Он взял себя в руки, понизил голос: — Неужели вы, немцы, не можете понять, что мечты о немецкой Дунайской монархии неосуществимы? Неужели вы не видите, о чем говорят события на Балканах? О том, что пробил час малых народов.
— Позвольте, позвольте, для меня вы выразились слишком цветисто. Что вы конкретно имеете в виду?
Чех спокойно выдержал испытующий взгляд профессора. Только пальцы его нервно вертели карандашик.
— Сейчас скажу, — медленно произнес он, — если Вена не захочет считаться с неизбежными требованиями времени, то для нас, чехов, это в один прекрасный день будет означать… — он сломал карандашик, — …свободу действия.
