Прощание с мирной жизнью - [28]

— Продолжайте, прошу вас, дорогая, — поспешил сказать Александр, когда Амальтея замолчала, вопросительно глядя на него, — я не хотел вас прерывать. Вы говорили, что в господине Гелузиче есть что-то от американца.

— Мне самым американским в нем кажется его размах, его предприимчивость и отсутствие предрассудков. Я знаю только одно: он делец крупного масштаба. Он связан с десятком стран. Да это, пожалуй, и все. Не уверена, удовлетворены ли вы, но, я полагаю, вы познакомитесь с ним поближе. По крайней мере, лично он придает этому знакомству большое значение.

— Ах, так поэтому вы его, вероятно, и отослали.

Амальтея посмотрела Александру прямо в насмешливо поблескивающие глаза.

— Если вам так угодно — да.

— Но, собственно, почему?

— Да, собственно, почему? — Амальтея повторила его вопрос медленно, с наигранным кокетством. Потом замолчала, теребя цепочку кулона. Вдруг она откинула голову и с почти обидной деловитостью сухо сказала: — Как вы полагаете, пожалуй, уже пора кончить играть в прятки? Если вы еще не догадались сами, mon cher[12], то признаюсь вам, что безумно радовалась нашей встрече, но, приглашая вас, преследовала еще одну цель. Я хотела дать некоторым своим друзьям и добрым знакомым возможность встретиться… Для чего? Думаю, Гелузич уже намекнул вам. Или я ошибаюсь? Он не спрашивал, что вы думаете об австро-сербских отношениях?

Александр насторожился. Мальти и сербский вопрос, что тут общего? Какой неожиданный оборот принял разговор. Он увильнул от прямого ответа:

— Сербов мы коснулись мимоходом. И Гелузич интересовался мнением одного моего друга, а не моим.

— Да? — Амальтея кивнула головой с понимающим видом. — Ага, и на этот раз Гелузич прошел окольным путем. Это значит, что вы ему импонируете. Интересно! Как только представится случай, он спросит о вашем личном мнении.

— О моем мнении? Относительно Сербии и Австрии? Как это могло прийти ему в голову? Да и зачем? И при чем тут вы? — Последние слова Александр произнес громче. Игроки за одним из ломберных столов подняли головы.

Амальтея успокаивающе дотронулась до руки Александра.

— Не будем больше говорить об этом, — предложила она. И когда он нахмурился и замолчал, прибавила: — Послушайте, Александр, неужели вы думаете, что мне это приятно?

— Да? — Недовольство Александра исчезло. — В таком случае, Мальти, я не понимаю…

— Постараюсь вам объяснить. Вы смотрите на меня и, наверное, думаете — чего ради ей, grande dame[13], интересоваться Сербией? Я бы, разумеется, и не интересовалась балканскими делами, если бы у меня не было дочери… Нет, Александр, не считайте, что я сошла с ума; сейчас я говорю серьезно и откровенно, так откровенно, как говорят только со старым другом. Понимаете? Все это я делаю ради дочери — девочки ангельской красоты, с добрым сердцем, да, да, это правда, материнское тщеславие тут ни при чем; сейчас она в пансионе sœurs anglaises[14] в Дижоне. Я хочу, чтобы она действительно стала подлинной дамой. Чтобы могла жить, как ей захочется. Чтобы ни от кого не зависела. Не знала забот, если, не дай бог, здешнему великолепию придет конец.

Она оборвала свою речь и опустила голову. Плечи ее вздрагивали. Чуть заметно, но Александр все же заметил, и заметил также, что ее черные волосы у корней седые. Быстро наклонился он к ней. Но тут Амальтея подняла голову и, улыбнувшись, сказала самым светским тоном:

— Подумать только! Я сижу здесь и совершенно позабыла, что у хозяйки дома есть обязанности. А ведь я приготовила гостям сюрприз: совершенно новое американское ice-cream[15]. Идемте, дорогой, вы первым его попробуете.

XIX

— Ну, как тебе здесь нравится, Валли? — спросил Александр внучку; она стояла рядом с ним у буфета и разглядывала высокий, искрящийся вином бокал, на дне которого лежала вишня.

— Очень фешенебельно, — ответила Валли и выудила из бокала вишню. На ее кошачьем лице отразилось наивно-чувственное любопытство. — Знаешь, дедушка, я ощущаю себя здесь так, будто я во французском бульварном романе. — Она закрыла глаза и скушала вишню. Снова посмотрев на Александра, Валли поняла, что он ждет более определенного ответа; и сказала: — Словно все это немного не взаправдашнее.

— Не взаправдашнее? Как же так?

— Да. У меня такое смешное впечатление, будто здесь все — и мы в их числе — участвуют в какой-то запутанной интриге из романа, но я не догадываюсь, в чем тут дело. Не знаю, понял ли ты меня. Впрочем, все это сплошная фантазия. — Она подняла бокал и, встряхнув, несколько раз повернула, любуясь играющими в нем бликами.

Александр покачал головой. Уже не в первый раз мысленно упрекнул он себя за то, что ввел Валли в это общество. Но, как и раньше, он тут же успокоил себя тем, что Валли уже оперившийся птенец, а оперившихся птенцов в гнезде все равно не удержишь. Все же слегка предостеречь ее не мешает. Он уже приготовился поговорить с ней, но тут Валли поставила свой бокал на буфет и сказала:

— Господи, бедный Польди! Он все время делает мне знаки, просит его выручить. К нему привязалась старая грымза, она во что бы то ни стало решила женить его на своей дочери. Прости меня, но я побегу к нему!