Прощание с мирной жизнью - [16]

— Я сегодня утром катался верхом, — как бы вскользь заметил он. — В мои годы необходимо размять кости, нельзя весь день торчать за письменным столом, а то совсем закиснешь.

— Так вы по-прежнему ездите верхом? — спросила Людмила; глаза ее все еще были затуманены слезами.

— Ну конечно. Совсем как тогда… — Александр запнулся и быстро прибавил: — А как вы доехали? Вы не устали? Может быть, проголодались?

— Нет, спасибо, мы взяли с собой еду и ехали очень удобно. В Лысе поезд простоял полчаса, но потом нагнал опоздание. Я волновалась, но Йозеф уверял, что приедем вовремя. Правда, Йозеф?

Йозеф не пошевельнулся. Александр взял со стола ящичек с сигаретами и предложил Йозефу. Чтобы прервать молчание, он обратился к Людмиле:

— Ваш сын совсем взрослый, я думаю, он уже курит?

Людмила быстро кивнула. Да, конечно, курит. Она подтолкнула сына.

— Возьми, Йозеф. Таких дорогих сигарет ты не курил.

Йозеф мотнул головой.

— Оставь, мне не хочется.

Александр улыбнулся. «И это сын моей бывшей возлюбленной, а ведь мог бы и моим быть! — подумал он. Он был удивлен, что неприязненное отношение юноши его не оскорбляет. — Может быть, это тоже признак старости?» Он почувствовал, что его улыбка стала холоднее.

Людмила жалобно сморщилась.

— Теперь ему вдруг не хочется курить, — сказала она с сокрушением. — Просто не знаю, какая тебя сегодня муха укусила, Йозеф! Ведь обычно ты не такой упрямый.

— Ну, ну, что тут плохого, фрау Людмила, — утешил ее Александр, — если не хочется курить, не надо себя принуждать. А как вы, дорогая? Не хотите ли чего-нибудь выпить с дороги?

— Нет, нет, благодарю вас. Я совсем не устала. Мы отлично доехали.

Разговор и дальше шел в том же духе. Александр не мог отделаться от представления, что он очищает от кожуры давно съеденное яблоко. Он чувствовал, что бесполезно пытаться вызвать то настроение, которое на него навеяли воспоминания о лете восемьдесят девятого года. У него было такое ощущение, словно все его мысли, все его чувства как-то засохли. Внутреннее оцепенение прошло, только когда часы на камине пробили одиннадцать, и сейчас же вслед за тем вошел Ябурек и доложил, что пора ехать к нотариусу, лошади уже поданы.

Теперь к Александру вернулась его светская любезность. Людмила сказала, что собирается домой с дневным поездом. Неужели это серьезно? Может быть, она погостит подольше?

— До утра, — настаивал он, — или хотя бы до вечера. Нет? Ну, тогда остается одно — как можно лучше использовать время до отъезда. Сейчас мы составим программу, да? Прежде всего к квартирным хозяевам Йозефа, затем небольшая прогулка по городу и хороший обед в «Голубой звезде»… К сожалению, я не могу поехать вместе с вами. Да, да, дела, как всегда! Но на вокзале мы встретимся, а то и за обедом, я посмотрю, что можно сделать. А сейчас садитесь в экипаж… Нет, нет, не возражайте, дорогая, я вполне могу обойтись на это время без лошадей, а вы в Праге не каждый день бываете.

Он взял Людмилу под руку. Так они и вышли из комнаты. Она покраснела, смутилась, казалась помолодевшей и счастливой. Александр невольно крепче прижал к себе ее руку.

На лестнице на первой площадке стояла Валли. При виде ее у Александра явилось поползновение отпустить руку Людмилы, но он сейчас же подавил это желание. Людмила ничего не заметила, но зеленые глаза Валли сузились в щелочки.

И вдруг Александр с болезненной отчетливостью увидел, какие дряблые у Людмилы щеки. Нет, тут и румянец смущения не обманет.

Людмила вопросительно посмотрела на Валли, потом на Александра. Но он быстро начал рассказывать, как изменилась Прага за последние годы.

У крыльца он в приступе сентиментальности отбросил все свои прежние намерения, велел передать нотариусу, что не приедет, и вместе с Людмилой и Йозефом сел в экипаж. Он отвез юношу на квартиру, помог Людмиле сделать покупки, сам накупил ей массу подарков, заказал в небольшом погребке обед, «как в то лето восемьдесят девятого года», и на прощание преподнес ей букет желтых и красных роз, потому что в то время это были «их цветы».

Высунувшись из окна вагона, она проливала счастливые слезы, и пока поезд не скрылся между пакгаузами и грудами угля, Александр видел, как она машет ему платком.

X

За всякими неотложными делами Александр совсем забыл, что в ящике письменного стола еще остались от утренней почты два непрочитанных письма. Он вспомнил о них только поздно вечером, когда уже лег в постель.

Письмо из Берлина могло спокойно долежать до утра. Оно было от немецкого журналиста, который регулярно радовал своих друзей длинными, обстоятельными, но маловразумительными посланиями. При одной мысли об этом эпистолярном творении на Александра напала зевота.

Да, но ведь есть еще письмо, адрес на котором написан незнакомым женским прямым почерком! «Неужели вылезать из теплой постели, подниматься на два этажа по холодной лестнице, а потом снова идти обратно?» — подумал Александр.

Некоторое время он колебался.

Под конец любопытство взяло верх.

Александр накинул стеганый халат, обмотал шею теплым шарфом и взял электрический фонарик. Вспомнив о незнакомце, которого несколько дней тому назад видел на лестнице, Александр быстро посветил фонариком, однако ничего подозрительного не обнаружил. Но когда, вернувшись обратно в квартиру, он запирал на засов входную дверь, с того конца коридора, где были расположены спальни женщин, до него донеслись смутные голоса.