Прощание с ангелами - [92]
«Что ты намерен сделать, мой мальчик?»
«Смотри, смотри, папаша нагрянул из монастыря».
«Ты хорошо обдумал свой поступок?»
«А тебя это очень интересует?»
«Как ты разговариваешь со своим отцом?»
«Извини, просто я забыл, что у меня есть отец. Как же мне надлежит говорить? Так, что ли: «Дорогой папочка, интересует ли это тебя?» Или так: «Почему это тебя интересует, дорогой папочка? Тебя вообще-то когда-нибудь что-нибудь интересовало?» Или можно по-другому: «Почему Ханна должна умереть? Она ведь умрет».
«Можешь упрекать меня сколько хочешь. Но заклинаю, не уезжай».
«Почему?»
«Ради нас. Ради твоей матери».
«Чти отца своего и мать свою, и благо ти будет, и долговечен будешь на земле». А что, если нам слегка изменить четвертую заповедь? К примеру, так: «Чти детей своих, не лги им и не скрывай от них правды. И не притворяйся, будто их любишь, и не пытайся их подкупить, все равно чем».
«Если ты не хочешь остаться ради нас, останься ради себя самого. Тот мир, сынок, — он не для тебя».
«А какой для тебя, ты знаешь?»
Людвиг знал, какой для него. Тот, что здесь, — мир вне мира. Он это понял очень поздно, может быть, слишком поздно. Пойми он это раньше, еще до появления Анны, было бы куда лучше. Какая она противная, когда бранится, лицо толстое, с красными пятнами, но он все равно любит ее — больше, чем господа бога своего, чем детей, любит греховной любовью.
«Все это дам тебе, если, падши, поклонишься мне».
— Прочь, прочь отсюда! — закричал он вдруг, громче, чем она, и замахал руками, словно отбиваясь от невидимого врага, и Анне на минуту почудилось, будто он лишился рассудка. Лицо его и впрямь казалось ужасным, оно стало еще бледней, черты застыли, рот приоткрылся. «Прочь! Прочь!» В голосе его смешался гнев и страх, и Анна вдруг испугалась, испугалась этого многотерпеливого дурачка, к которому до сих пор не испытывала ничего, кроме презрения. Когда он ринулся к ней, размахивая руками, она отпрянула и, однако же, испытала чувство удовлетворения: наконец-то ей удалось так его разозлить, что он больше не помнил себя.
— Людвиг, что с тобой? — воскликнула она в испуге, удивлении, восторге, споткнулась о табуретку и, чтобы не упасть, схватилась за стол, опрокинув мадонну. Тогда он, словно стряхнув наваждение, остановился, уронил руки, тяжело дыша, прислонился к шлифовальному кругу и прошептал тихо, едва слышно: «Уходи!» Она не шелохнулась, и он уже вторично не прошептал, а прорычал, вложив всю свою силу в одно слово: «Уходи!»
Анна не посмела взять со стола свою сумку, чтобы не проходить мимо Людвига. Но Людвиг, словно израсходовав последние силы, стоял, прислонясь к шлифовальному кругу, неподвижный, обмякший, правое плечо выше левого. И тут к ней снова вернулась храбрость и злость.
— Боже мой, во что ты превратился, — сказала она. — Неужели ты вообще не сохранил никаких чувств к своей семье? Что ты за человек!
После ее ухода Людвиг подошел к табуретке, сел, глянул на мадонну — сувенир из Лурда, богоматерь и одновременно бутылка, — поднял ее обеими руками и снова поставил, как прежде.
Целый день Вестфаль дожидался обещанного укола, но когда заявился кальфактор и сказал: «А ну, подставляй задницу, у тебя, кроме костей, и нет ничего», ему вдруг расхотелось получать какие бы то ни было инъекции. Он почувствовал укус иглы. Кальфактор был настоящий садист, он нарочно уколол поближе к кости, потом выдернул иглу: «Это же не человеческая кожа, а подметка какая-то» — и уколол вторично, и начал медленно вводить лекарство в тело, так медленно, что мышцы выталкивали жидкость.
— Кончай! Выдерни иглу! — закричал Вестфаль и перекатился на бок, но от этого стало еще больней. Все в нем восставало против сна, теперь он не хотел спать, он даже боялся уснуть. Во рту все больше пересыхало, сердце колотилось все громче, ему казалось, что он вот-вот задохнется. Лежать было мучительно, он хотел встать, вылез из постели, но рухнул на пол — ноги его не держали. Бахман крикнул кальфактора, тот вернулся и поднял его на койку.
Среди ночи он внезапно проснулся. Сна не было ни в одном глазу.
Он снова почувствовал тяжесть в желудке и комок в горле. Ему послышался крик Бахмана, но кругом стояла тишина. Какое-то мгновение ему казалось, будто он один в палате. Но тут снова раздалось надрывное бормотание Бахмана и потом крик. Вестфаль и сам мог теперь завыть, спрыгнуть с постели, наброситься на Бахмана. Он не знал, как долго сможет бороться с собой. Как долго выдержит, не поддастся искушению пустить все по воле волн, как долго сможет сохранять свое человеческое лицо. Наверное, именно так все и начинается, когда человек сходит с ума.
Но не он, а Карлсфельд крикнул Бахману:
— Если ты сейчас же не заткнешься, я ни за что не ручаюсь. — Бахман расценил это как призыв еще громче оповещать мир о своих душевных страданиях. Он начал кататься по постели и молотить себя кулаками, словно дервиш в исступлении. И тут — Вестфаль отчетливо видел — выпрямился Карлсфельд, за все время едва ли обменявшийся с ними хоть одним словом, вечно державший себя так, будто происходящее здесь его нимало не касается, а сам он попал сюда по ошибке, выпрямился, спустил ноги с постели, надел тапки, все аккуратно и педантично по обыкновению, подошел к Бахману, ударил его ладонью по лицу, затем повернулся и отошел, не гляди на того, кого ударил, но постели своей он не достиг, потому что сзади на него налетел Бахман и швырнул на пол. Бахман вцепился в волосы Карлсфельда и принялся барабанить его головой об пол, а Карлсфельд обхватил обеими ногами тощее тело Бахмана, чтобы тот не мог дышать.
Самое завораживающее в этой книге — задача, которую поставил перед собой автор: разгадать тайну смерти. Узнать, что ожидает каждого из нас за тем пределом, что обозначен прекращением дыхания и сердцебиения. Нужно обладать отвагой дебютанта, чтобы отважиться на постижение этой самой мучительной тайны. Талантливый автор романа `После запятой` — дебютант. И его смелость неофита — читатель сам убедится — оправдывает себя. Пусть на многие вопросы ответы так и не найдены — зато читатель приобщается к тайне бьющей вокруг нас живой жизни. Если я и вправду умерла, то кто же будет стирать всю эту одежду? Наверное, ее выбросят.
Рассказ о безумии, охватившем одного писателя, который перевоплотился в своего героя, полностью утратив чувство реальности.
Лив Карин не может найти общий язык с дочерью-подростком Кайей. Молодой доктор Юнас не знает, стоит ли ему оставаться в профессии после смерти пациента. Сын мигранта Иван обдумывает побег из тюрьмы. Девочка Люкке находит своего отца, который вовсе не желает, чтобы его находили. Судьбы жителей городка на западном побережье Норвегии абсолютно случайно и неизбежно переплетаются в истории о том, как ссора из-за какао с булочками может привести к необратимым последствиям, и не успеешь оглянуться, как будет слишком поздно сказать «прости».
Размеренную жизнь ультраортодоксальной общины Бостона нарушил пятнадцатилетний Эзра Крамер – его выгнали из школы. Но причину знают только родители и директор: Эзра сделал фотографии девочки. И это там, где не то что фотографировать, а глядеть друг другу в глаза до свадьбы и помыслить нельзя. Экстренный план спасения семьи от позора – отправить сына в другой город, а потом в Израиль для продолжения религиозного образования. Но у Эзры есть собственный план. Симоне Сомех, писатель, журналист, продюсер, родился и вырос в Италии, а сейчас живет в Нью-Йорке.
Решили похитить богача? А технику этого дела вы знаете? Исключительно способный, но бедный Рамеш Кумар зарабатывает на жизнь, сдавая за детишек индийской элиты вступительные экзамены в университет. Не самое опасное для жизни занятие, но беда приходит откуда не ждали. Когда Рамеш случайно занимает первое место на Всеиндийских экзаменах, его инфантильный подопечный Руди просыпается знаменитым. И теперь им придется извернуться, чтобы не перейти никому дорогу и сохранить в тайне свой маленький секрет. Даже если для этого придется похитить парочку богачей. «Украсть богача» – это удивительная смесь классической криминальной комедии и романа воспитания в декорациях современного Дели и традициях безумного индийского гротеска. Одна часть Гая Ричи, одна часть Тарантино, одна часть Болливуда, щепотка истории взросления и гарам масала.
В Германии стоит аномально жаркая весна 2018 года. Тане Арнхайм – главной героине новой книги Лейфа Рандта (род. 1983) – через несколько недель исполняется тридцать лет. Ее дебютный роман стал культовым; она смотрит в окно на берлинский парк «Заячья пустошь» и ждет огненных идей для новой книги. Ее друг, успешный веб-дизайнер Жером Даймлер, живет в Майнтале под Франкфуртом в родительском бунгало и старается осознать свою жизнь как духовный путь. Их дистанционные отношения кажутся безупречными. С помощью слов и изображений они поддерживают постоянную связь и по выходным иногда навещают друг друга в своих разных мирах.