Прощание с ангелами - [90]
Если она заберет Ханну из больницы, это послужит для Франца доказательством ее обращения. Ибо — сомнений больше не оставалось — сын знает все, что было между ней и Гансом. Да, она уже с полным правом могла сказать: было. Она собрала все силы, чтобы оттолкнуть его, запереть дверь, не открывать ее, несмотря на его желание — и на свое тоже. Это означало победу — так патетичны были мысли Анны, — победу любви материнской над любовью женщины. Она не задавалась вопросом, почему не заперла дверь много раньше. Иначе ей пришлось бы признать, что не она оттолкнула Ганса, а Ганс оттолкнул ее. И что запертая дверь была самообманом для спасения остатков гордости. И что самообман давал ей возможность после всего, что она натворила, сохранить некоторое достоинство. На дне же этого чувства лежала жалость к самой себе, и притом большая, нежели та, которую она могла подарить больной.
— Я не могу противиться вашему желанию, — сказал профессор, протягивая ей руку и тем давая понять, что разговор окончен. — Ваша дочь по доброй воле стала пациенткой моей клиники и, разумеется, может в любое время ее покинуть.
Он проводил Анну до дверей.
Покуда Анна шла коридором нижнего этажа клиники, у нее закружилась голова: в последнее время на нее часто находила такая внезапная слабость. Тогда она вся обливалась потом, и ее охватывал страх, неуловимый, беспредметный страх.
Она прислонилась к стене, чтобы не упасть. Какая-то женщина (голос доносился издалека, из дальней дали, сквозь гудение в ушах) подхватила ее, усадила на скамью, расстегнула жесткий воротник блузки.
«Боже мой, как неловко. В коридоре, на людях».
— Не двигайтесь. Откиньтесь на спинку.
Анна ощутила приятное покалывание в кончиках пальцев — это возвращалась жизнь. Подняв веки, она увидела склоненное над собой девичье лицо, маленький сестринский чепец где-то на макушке, ультрамодную стрижку и гладкий лоб и красивый овал лица.
Тогда она снова опустила веки и увидела другое лицо — мертвенно-бледное, с шелушащейся кожей, мертвое вплоть до глаз, и даже в них ни движения, ни мысли, ни чувства, нет ненависти, нет любви, одно пугающее безразличие. Они долго глядели друг на друга, бог весть сколько глядели, не отводя взгляда.
«Что тебе известно? Умоляю, прости мне. Прости своей матери. Клянусь, с этим покончено».
— Вам лучше? — спросила сестра.
— Да, да, спасибо.
— Вызвать такси?
— Нет, нет, я чувствую себя хороши.
И в подтверждение своих слов Анна встала, не совсем, правда, уверенно, но встала и застегнула воротничок блузки.
— У вас часто бывают такие приступы?
— Нет, нет, я сама удивляюсь. Должно быть, от переутомления, но чувствую я себя вполне прилично.
Она кивнула сестре, еще раз обведя взглядом ее лицо, губы, пухлые, чуть тронутые помадой. Ганс любит такие губы.
— Спасибо, — повторила она, улыбнулась сестре и вышла из клиники.
Она прошла мимо ряда такси, стоявших перед клиникой, помешкала возле одной машины, шофер решил, что она хочет сесть, и поспешно сложил газету.
— Нет, нет, — сказала Анна, когда он открыл перед ней дверцу, и торопливо пошла дальше мелкими, семенящими шажками. Ноги болели в узких туфлях на шпильке. Но она решила идти пешком — чем больней, тем лучше. Это входило в ее программу обращения — отказаться от мелких удобств, и пусть Ганс смеется над ней, обзывает ее нелепой карикатурой на скорбящую богоматерь. Она должна пострадать ради своих детей.
Как хмельной чад, ее охватило желание обвинять себя, открыто покаяться в своем грехе, заявить каждому, кто пожелает выслушать: «Я, Анна Гошель, убила свою дочь и выгнала из дому своего сына, выгнала туда, в зону». Одному человеку она решила сказать об этом немедленно, немедленно исповедаться перед ним — перед Людвигом Гошелем.
И снова Анна лгала самой себе, недаром же она подыскала для исповеди такого человека, о котором знала заранее, что он возьмет на себя большую часть вины и страдать будет больше, чем она.
Людвиг знал эту походку: женские шажки с дробным и звучным перестуком металлических каблуков. Так ходит только она. Ее шаги он различил бы среди тысячи других. Руки у него задрожали, и он перевел глаза на дверь, которая вот-вот отворится.
— Анна?
Он встал, смахнул рукой туфли и сандалии с табуретки, вытер передником сиденье — и все это впопыхах, взволнованный, благодарный.
— Садись, Анна.
Она стояла в дверях, потом закрыла их. В этой каморке, набитой старыми башмаками, отвратительно пахнет заношенным бельем, пропотевшими носками.
— Бог в помощь, Людвиг.
Он приблизился к ней, счастливый и робкий, брюки на коленях отвисли пузырями, да и вообще были слишком широки. Она с первого взгляда это заметила. Он никогда не следил за своим туалетом. Небрежность в одежде и полное отсутствие вкуса делали его нелепую фигуру еще нелепее. А сейчас — она знала заранее, ибо каждый раз повторялось одно и то же, — сейчас он подойдет к ней, шаркая стоптанными шлепанцами, возьмет ее руку и начнет поглаживать.
— Ты не мог бы открыть окно?
Он делал все, о чем она ни попросит. Пожелай она — и он вернулся бы домой, оставив монастырское уединение. Может, он только и ждал, чтобы она сказала: «Вернись домой, Людвиг!» Но этого она никогда не скажет. Нечего и ждать.
«Холмы, освещенные солнцем» — первая книга повестей и рассказов ленинградского прозаика Олега Базунова. Посвященная нашим современникам, книга эта затрагивает острые морально-нравственные проблемы.
Роуз, Азра, Саманта и Лорен были лучшими подругами на протяжении десяти лет. Вместе они пережили немало трудностей, но всегда оставались верной поддержкой друг для друга. Их будни проходят в работе, воспитании детей, сплетнях и совместных посиделках. Но однажды привычную идиллию нарушает новость об строительстве элитной школы, обучение в которой откроет двери в лучшие университеты страны. Ставки высоки, в спецшколу возьмут лишь одного из сотни. Дружба перерастает в соперничество, каждая готова пойти на все, лишь ее ребенок поступил.
Кэти Акер и Маккензи Уорк встретились в 1995 году во время тура Акер по Австралии. Между ними завязался мимолетный роман, а затем — двухнедельная возбужденная переписка. В их имейлах — отблески прозрений, слухов, секса и размышлений о культуре. Они пишут в исступлении, несколько раз в день. Их письма встречаются где-то на линии перемены даты, сами становясь объектом анализа. Итог этих писем — каталог того, как два неординарных писателя соблазняют друг друга сквозь 7500 миль авиапространства, втягивая в дело Альфреда Хичкока, плюшевых зверей, Жоржа Батая, Элвиса Пресли, феноменологию, марксизм, «Секретные материалы», психоанализ и «Книгу Перемен». Их переписка — это «Пир» Платона для XXI века, написанный для квир-персон, нердов и книжных гиков.
Заветная мечта увидеть наяву гигантских доисторических животных, чьи кости были недавно обнаружены в Кентукки, гонит небогатого заводчика мулов, одинокого вдовца Сая Беллмана все дальше от родного городка в Пенсильвании на Запад, за реку Миссисипи, играющую роль рубежа между цивилизацией и дикостью. Его единственным спутником в этой нелепой и опасной одиссее становится странный мальчик-индеец… А между тем его дочь-подросток Бесс, оставленная на попечение суровой тетушки, вдумчиво отслеживает путь отца на картах в городской библиотеке, еще не подозревая, что ей и самой скоро предстоит лицом к лицу столкнуться с опасностью, но иного рода… Британская писательница Кэрис Дэйвис является членом Королевского литературного общества, ее рассказы удостоены богатой коллекции премий и номинаций на премии, а ее дебютный роман «Запад» стал современной классикой англоязычной прозы.
Самое завораживающее в этой книге — задача, которую поставил перед собой автор: разгадать тайну смерти. Узнать, что ожидает каждого из нас за тем пределом, что обозначен прекращением дыхания и сердцебиения. Нужно обладать отвагой дебютанта, чтобы отважиться на постижение этой самой мучительной тайны. Талантливый автор романа `После запятой` — дебютант. И его смелость неофита — читатель сам убедится — оправдывает себя. Пусть на многие вопросы ответы так и не найдены — зато читатель приобщается к тайне бьющей вокруг нас живой жизни. Если я и вправду умерла, то кто же будет стирать всю эту одежду? Наверное, ее выбросят.
Лив Карин не может найти общий язык с дочерью-подростком Кайей. Молодой доктор Юнас не знает, стоит ли ему оставаться в профессии после смерти пациента. Сын мигранта Иван обдумывает побег из тюрьмы. Девочка Люкке находит своего отца, который вовсе не желает, чтобы его находили. Судьбы жителей городка на западном побережье Норвегии абсолютно случайно и неизбежно переплетаются в истории о том, как ссора из-за какао с булочками может привести к необратимым последствиям, и не успеешь оглянуться, как будет слишком поздно сказать «прости».