Прощание с ангелами - [80]

В ту ночь Герберт один выпил почти всю бутылку, Правильно ли было не отпускать его на учебу? Фокс уже не раз спрашивал себя об этом. Не в первые годы, тогда он вообще ни о чем подобном не задумывался, а лишь поздней, когда у него сложилось впечатление, что Герберт чувствует себя неуверенно. Примерно с год назад. Сперва Фокс не хотел своему впечатлению верить, ибо он сам направил Герберта на этот путь, почти насильно, не оставив ему другого выбора. А кто, спрашивается, дал ему право распоряжаться судьбой Герберта? И потом, если бы поломать голову, может, и сыскалась бы возможность лучше сочетать личное с общественным? Нет, нет, в чем неповинен, в том неповинен — тогда у него не было выбора. Вот позднее — другое дело, но позднее Герберту следовало самому прийти потребовать. Не станет же он, Фокс, лично наблюдать за повышением квалификации каждого отдельного партработника. Впрочем, наедине с самим собой Фокс признавал, что этот довод — всего лишь попытка заглушить чувство вины. За Герберта в ответе лично он, Фокс, жаль только, что он своевременно не осознал этого. Работа с людьми, работа с людьми. Говорить-то легко, а делать — тяжелей тяжелого.

До сих пор оба как по уговору избегали касаться этой темы, Фокс и сейчас не рвался, и время и место казались ему неподходящими, однако он решил сделать все возможное, пока не поздно. Он перехватил взгляд Герберта, устремленный на картину.

— Не могу понять, — начал Фокс, — почему нынче принято рисовать рабочих с такими огромными руками?

С чего это он вдруг про картину, подумал Герберт.

— Тебе не нравится?

«Нет», должен был ответить Фокс. Картина ему и впрямь не нравилась. Но он знал, как старался Герберт сделать ему приятное, как он накануне дня рождения среди ночи сам притащил ее сюда. И поэтому ответил:

— Почему же, мне только не по вкусу эти здоровенные кулачищи. Так и кажется, что художник запоздал лет на пятьдесят.

Фокс любил побаловаться кофейком. Он не курил, но еще ни разу не отпустил Герберта без кофе. А ведь кофе ему был вреден, во всяком случае кофе той крепости, как его пил Фокс.

— Как твой племянник у нас освоился?

— Кажется, хорошо.

— А точней не знаешь?

Точней Герберт и в самом деле не знал. Франц мало с ним общался, чтобы не сказать — вовсе не общался. А навязываться Герберт не желал. Все два месяца с лишним, что Франц прожил у них, Герберт тщетно пытался завоевать доверие мальчика, но Франц все толковал по-своему.

«Я не любитель агитации, дядя Герберт».

Герберт не желал замечать оскорбление.

«Мне кажется, Франц, что ты загодя был предубежден против меня».

Секретарша принесла им кофе в двух маленьких кофейниках. Герберт отпил глоток.

— У Франца активное неприятие партийных и общественных деятелей, — сказал Герберт. — Я для Франца прежде всего не дядя, а знакомый по западной пропаганде тип.

— А твой брат?

В голосе Фокса уже не было прежней непринужденной легкости. И Герберта впервые стукнуло: «А ведь речь-то будет вовсе не обо мне». Лишь теперь он ощутил, до какой степени внутренне скован.

— Франц с самого начала к нему хотел. Лишь потому, что у Томаса не было квартиры, он некоторое время жил у нас.

— У твоего брата большое, отзывчивое сердце.

Герберт не понял, к чему Фокс это говорит, но почувствовал, что речь идет уже не об одном только Франце.

— Я слишком давно знаком с тобой, Эрнст, и успел привыкнуть к тому, что ты не касаешься истинной темы разговора, покуда не выпита первая чашка кофе. Итак, сократим вводную часть.

Герберт одним глотком осушил свою чашку, откинулся в кресле, положил ногу на ногу и расстегнул пиджак. От кофе его всегда бросало в пот. Он выжидательно взглянул на Фокса.

— Ну, давай выкладывай.

Первый секретарь, не сказав ни слова, взял какую-то бумажку и протянул ее Герберту через стол.

«Заместитель директора полной средней школы имени Гердера в Халленбахе бежал. Вчера вечером выступил по РИАС. Относительно директора школы Томаса Марулы сказал, что у последнего большое и отзывчивое сердце».

Фокс подлил еще кофе. Это сообщение он нашел утром на своем столе. Событие отнюдь не мирового значения, так, кротовая кучка. Он передал новость секретарю по культуре и народному образованию. У него были заботы посерьезнее: строительство второй карбидной печи на химкомбинате под угрозой срыва из-за недостатка стройматериалов, директор цементного завода вот уже второй раз просится на прием. И снова они будут обсуждать одну и ту же тему: расширение производства за счет изыскания внутренних резервов. У этого директора, между прочим кандидата химических наук, есть в жизни своя мечта, свои идеалы. Но у кого их нет? В конце концов, не бетонированные стены определяют качество продукции и помогают достичь уровня мировых стандартов, а то, что в них содержится и что совершается. Фокс, пожалуй, и пренебрег бы делом Ридмана, не будь в записке упомянуто имя Томаса Марулы и не влипни этот самый Томас несколько лет назад в подобную же историю. Фокс знал, это произошло в пятьдесят шестом. Да, он точно запомнил дату — суэцкий кризис, венгерские события. И ведь надо же, именно теперь, когда берлинский вопрос заострен до крайности, когда на Западе усиленно раздувают военную истерию, снова всплыло это имя. Случайность? Поди знай, то ли да, то ли нет. Но Томас Марула ко всему еще и брат Герберта, что для Фокса куда важней.