Прощание с ангелами - [77]

Вот уже полгода они жили вместе. Квартира на первом этаже — душевая кабина, кухня, две комнаты, все маленькое и тесное.

«Государственный эквивалент социалистического директора».

Так он подумал в первый вечер, когда, измученные переездом, они сидели здесь, дядя на ящике, он на полу, привалясь к стене. Мал золотник, да дорог. Здесь не слишком-то цацкаются с директором школы. С одной стороны, это производило на Франца приятное впечатление, с другой — отталкивало.

Внезапно он прервал работу и запихал в портфель тетради и книги.

— Ты уже? — спросил Томас.

— В этой бредятине я не участвую.

— Какой еще бредятине?

— Сократ и Хенике соревнуются, кто кого переплюнет. Если один дает на дом три задачи, другой непременно велит перевести четыре главы по латыни. Они что же, думают, мы ничего не видим?

— Вот ты и решил вообще ничего не делать?

— Почему же, я не пропаду; Я вступлю в ШПК.

— Куда, куда?

— В школьный производственный кооператив. Каждый переводит по главе. Использование результатов труда совместное. Эффективность труда повышается на триста процентов.

Но Томас в последнее время был нерасположен шутить.

— Терминологией ты как будто овладел, — сказал он. — А сейчас немедленно за уроки.

Франц помешкал, и Томас, взбешенный столь наглядными результатами конфликта Мейснер — Хенике, возбужденный после разговора с Гербертом, недовольный и мальчиком и самим собой, заорал на Франца. Впервые за все их совместное проживание он сорвался. Франц встал и, не сказав ни слова, вышел из комнаты. Томас оторопело проводил его взглядом.

Он и сам был потрясен своей вспышкой. Он хотел даже пойти за Францем. Но к серьезному разговору он был сейчас не готов. Для начала следовало обрести внутреннее спокойствие.

«Дядя Томас, я хотел бы жить у тебя».

«Не выйдет. Я живу в школе».

«Значит, и я буду жить в школе».

«Франц, поверь слову, не выйдет. Дядя Герберт с радостью тебя примет. У нас уже все обговорено».

«А я хочу жить у тебя».

За все время, что Франц находится здесь, Томас так и не сумел найти ответа на вопрос: почему Франц выбрал именно его? С появлением мальчика перед ним встала задача, к выполнению которой он не был подготовлен. Настойчивая просьба, упорство мальчика размягчили его сердце. Слишком, пожалуй, размягчили, как он теперь понял, ибо, приняв Франца, он предоставил ему полную свободу, а сам оправдывал себя так: пусть мальчик осмотрится и привыкнет, не надо тянуть его волоком или подпихивать.

Но все равно не следовало допускать, чтобы Франц с присущей ему наивностью писал подобную заметку, предлагал ее редактору стенной газеты школьного комитета СНМ, а когда тот отказался ее поместить, самолично вывешивал свою заметку в коридоре нижнего этажа, возле красного уголка. Франц явно думал, что ему надо сражаться за объективность, за правдивую информацию, он открыто полемизировал с Виссендорфом, своим учителем обществоведения, он защищал западное телевидение с помощью тех же доводов, которыми объяснял свое пребывание здесь.

«Я полагаю, что, прежде чем судить о предмете, нужно изучить его. Наука начинается с сомнений».

Франц взывал к духу классицизма. Но что он знал? Мир своих представлений он переносил на здешние обстоятельства, не видя разницы. А он, Томас — вина его, никуда не денешься, — боясь совершить неловкость, поступить чересчур уж прямолинейно, только и ждал, когда Франц сам к нему придет.

Томас достал заметку, написанную Францем, еще раз перечитал ее. Он решил сегодня же поговорить с мальчиком, сказать ему, что не мог допустить подобного самовольничания и лично снял листок со стены.

8

Секретарь по вопросам сельского хозяйства обошел Герберта уже на финишной прямой и сидел теперь за двойной дверью у Фокса, тогда как Герберт дожидался в приемной. Это не случайно, думал он, нервно перелистывая окружную газету — Открытие педагогического конгресса в Доме Совета министров. Вальтер Ульбрихт призывает повысить качество планирования и руководства, — отнюдь не случайно, что в борьбе отделов за благосклонность и внимание начальства культура вечно довольствуется последним местом. Он уже и Фоксу однажды говорил об этом.

«А ты не сдавайся, Герберт. Стукни кулаком по столу. Силы каждого отдела равны силам его руководителя».

«Где уж культуре тягаться с экономикой!»

«Такого упадочничества я за тобой не знал. Разумеется, каждый из нас хоть раз да падал духом, но ты все-таки следи за собой».

Ничего, Фокс, можешь не волноваться.

«Приходи ко мне запросто, Герберт, в любое время».

Он знал, некоторые завидуют его дружбе с первым секретарем. И впрямь можно позавидовать.

«Марула сидит на своем месте прочней прочного, его не сковырнешь».

Может, ничего и нет, просто у него навязчивая идея, вбил себе в голову, будто о нем так говорят. Он никогда не скрывал, что не стал бы тем, кто он есть, не будь на свете Фокса. Но это не имело ничего общего с обычной протекцией, а составляло основу его человеческого существования. Он имел право утверждать, что без него Фокса давно не было бы в живых. А он жил бы и без Фокса, вот только где и как были предопределены встречей с Фоксом. Фокс не желал от него отступиться, увлекал за собой. Все дальше и дальше. А он, Герберт — о чем и следует поговорить с Фоксом, — двигаться дальше уже не мог, хотеть хотел, но не мог. Он дошел до предела своих возможностей, пожалуй даже — так ему казалось, — перешагнул его. Это преступно, легкомысленно, а главное — зачем?