Прощание с ангелами - [69]

«Ты деконспирирован. Надеюсь, тебе понятно, какому риску ты себя подвергаешь, не говоря уже обо всех остальных?»

Все доводы Кёлера он уже сам продумал и передумал. Отныне руководство не сможет доверять ему никаких функций, это ясно. И все-таки покидать страну было бы ошибкой. Товарищи должны это понять. То, что он намерен сделать, — это не прихоть, не разгулявшиеся нервы. Оставаясь, он рискует всем, что у него есть, — рискует жизнью. Но дело не в том, чтобы просто жить, жить надо так, чтобы твоя жизнь приносила как можно больше пользы.

«Ох, Карл, пожалеешь…»

«А что, если, покинув страну, я окажу услугу тем, против кого мы боремся? Они избавятся от меня. Ты представь себе, они опубликовали воззвание: «Все коммунисты могут беспрепятственно проследовать к границе. Заказными автобусами. Бесплатно. Операция под названием «Мирное урегулирование противоречий, неизбежных в классовом обществе».

Женщина вышла из комнаты. Он слышал, как она громыхает на кухне тарелками и кастрюлями. Несправедливо он накричал на нее. Поняв это, он последовал за ней на кухню.

— Вы считаете, я неправ, что хочу остаться?

— Я считаю, что вы не можете поступить иначе.

Вечером Кёлер принес решение руководства.

— Остаешься здесь, — сказал он.

4

Вот какое странное открытие сделал Макс: перед лицом смерти человек меньше всего думает о смерти, он воспринимает мелочи, которые заслоняют от него существенное. Даже сама смерть и та не в силах избавить человечество от главного заблуждения — отдавать свои помыслы несущественному.

Около полудня они поехали кататься на лодке. Отплыв довольно далеко от берега, они отдались на волю волн, убаюканные солнцем, чувством одиночества, видом далеких Альп. Макс уснул, лежа на дне лодки, а когда проснулся, увидел снежные вершины Сентиса и Альтмана, вплотную подступившие к озеру. Это зрелище его испугало.

— Надо поворачивать, Франц. Будет буря.

Франц лежал на носу лодки, свесив ноги в воду.

— Струсил?

Он предоставил Максу выпутываться самому, поворачивать лодку, выруливать на юго-запад, к берегу. Но внезапно резким движением, от которого лодка чуть не опрокинулась, он выпрямился, подобрал ноги и заработал веслами в противоположном направлении. Сперва Макс думал, что Франц просто шутит, из мальчишеского задора, из желания доказать старшему, какой он сильный. Между ними завязалась безмолвная ожесточенная борьба, хотя ни один не проронил ни слова. Несколько минут лодка совсем не двигалась, потом начала легонько вращаться. Макс первый опустил весло. Ладони горели, руки повисли как плети, не поднимешь.

— Сдаюсь. Венок по праву достается тебе, — воскликнул он, задыхаясь, но вдруг заметил, что Франц, никак не откликнувшись на шутку, продолжает с прежней силой работать веслами и лодка все быстрей и быстрей устремляется к середине озера, в сторону острова Майнау.

— До грозы успеем.

— Не дурачься, Франц.

— Вот уж не знал, что ты такой трус.

— Неблагоразумие — это отнюдь не храбрость.

Он перестал сопротивляться. Он видел, что у них остается одна только возможность до грозы попасть на берег — грести вместе с Францем, в одном ритме, от Иберлингена к Дингельсдорфу, дингельсдорфский берег все-таки ближе. Чистое безумие, Франц почти сложился пополам, темп задавал он — раз-два, раз-два. Макс слышал его прерывистое дыхание. Раз-два, раз-два. Такой гонки они долго не выдержат, и вообще надеяться не на что, ибо чем дальше они отплывали от Иберлингена, тем беспокойнее становилась вода. Близость Дингельсдорфа оказалась оптическим обманом, берег обманывал их, завлекал, а сам пятился назад.

Буря налетела внезапно, обрушилась на озеро и на лодку. Они застряли на одном месте, в эту минуту Макс боялся только за лодку, он даже не боялся за жизнь — за свою, во всяком случае, нет. Своя жизнь немного для него значила. Только жизнь мальчика была для него важна. Он чувствовал, как капля по капле иссякают его силы. Но каждая минута борьбы со стихией означала лишнюю минуту жизни для Франца.

И тогда все и произошло. Волна подбросила лодку и перевернула, у Макса еще успела мелькнуть в голове самая пустячная мысль: а вода-то теплая.

Открыв глаза, он увидел над собой мокрое смеющееся лицо мальчика и подумал: Франц спасен. Он снова закрыл глаза, измотанный, ничего не испытывающий. Он ощущал только прыжки моторки на волнах возмущенного озера, взад-вперед, взад-вперед. Длилось это то ли несколько минут, то ли несколько часов. Какой-то отрезок жизни полностью выпал из его сознания.

— А вам здорово повезло, — сказал человек, который склонился над Максом, снял с него рубашку и растер полотенцем. — А вам здорово повезло.

Макс промолчал. Он все позволял с собой делать. Почему Франц так поступил? Ненужная игра с опасностью походила на безумное самоуничтожение. Это уже нельзя было объяснить ребяческой строптивостью. Но если не строптивость, то что же тогда? Порой он верил, что близок мальчику и понимает его. Он был счастлив, когда Франц так неожиданно заявился к нему в Мюнхинген. Воспринял это как проявление доверия со стороны Франца. Мальчик приехал нервный, издерганный.

«Ты мне противна. Я больше не желаю тебя видеть».