Прощание с ангелами - [65]
«Почему Берто вас вечно называет служкой?»
«У него такой заскок».
«Вы действительно хотите изучать теологию?»
«Не знаю. Может быть, и нет».
«Это очень увлекательно».
«Что увлекательно?»
«Хотите виски?»
Вот чего бы он хотел теперь в этой пятиметровой камере: выпить. Когда пьешь, мир становится вполне приемлемым. А студент-медик, который раз за разом ставил чарльстон, вот был идиот! Хвастал, что после первого экзамена переведется в Сорбонну.
«Берхштедт».
«Гошель».
«Сын депутата бундестага».
Мари хотела потрясти Франца своими гостями.
«Вы собираетесь учиться в Сорбонне?»
«Да».
«Рад за вас. Я буду слушать лекции в Риме, у самого папы, разумеется».
Берто засмеялся и хлопнул его по плечу.
«Ну, Мари, не говорил я тебе, что Франц у нас homo sapiens, а не мартышка?»
Он явно намекал на Берхштедта, и тому не оставалось ничего другого, как рассмеяться, раз смеется Мари.
Франц вдруг понял, почему Мари им заинтересовалась. И воспринял это как большое открытие, хотя и не имеющее никакого значения. Однако сама мысль тешила его.
«Вы действительно хотите изучать теологию?» Мари целый вечер при всяком удобном случае об этом заговаривала. Вот и весь секрет. Франц снова опустился на свое ложе. Ей просто захотелось раз в жизни иметь дело с будущим священником. Может, в этом был для нее особый соблазн.
«Задержитесь хоть ненадолго, когда уйдут остальные».
Мари ошибалась. Сегодня он может с уверенностью сказать: никогда в жизни он не будет изучать теологию. Кем быть, он не знал, знал только, что богословом не будет ни за что.
Вот, к примеру, жизнь, которой он живет, предначертана она богом или зависит от случая или, наконец, от чего-то другого, от силы, ему не известной? Сомнения во всемогуществе божьем делали Франца глубоко несчастным. Он сознавал: у него отняли нечто, дававшее ему уверенность, дававшее ответ на каждый вопрос. Что ни делает бог, все к лучшему. Но если даже этого не будет, что же тогда останется?
Сомнения в истинности того, во что он верил и чему учился с детства, усугубляли одиночество, делали его всеобъемлющим. Мир больше не был разумным. Борьба Берто против Штойбнера — ребячество. Жизнь матери — мерзость. Его арест, избиение — бессмыслица, юридическая ошибка. Слепой случай, и только случай свел его на несколько секунд с этим человеком. А потом сработал рефлекс и заставил пропустить, не помешать бегущему, стать на пути охранника, орущего, размахивающего пистолетом. Может, охранник лишь затем и задержал его, чтобы хоть что-то сделать, раз уж тот, другой, скрылся. И снова перед ним всплыло лицо Вестфаля, старое, искаженное лицо. И снова всплыл вопрос, от которого хотелось отмахнуться: поступил бы он так во второй раз, умышленно, а не рефлекторно? Но в таком случае надо заранее знать, ради кого. Кто такой Карл Вестфаль? Коммунист, нелегальный, подрывной элемент, сказали ему в полиции. Ну не смешно ли предполагать, будто он, Франц, здесь замешан. И тем не менее он, вероятно, помог бы Вестфалю и в другой раз. Он ведь и сам вроде как на нелегальном положении.
«Каждый тоталитарный режим априори исключает демократию».
«А ты что на это скажешь, Берто?»
«Бредятина. Демократия и без того есть иллюзия, так-то, служка».
А Вестфаль? Что говорит Вестфаль? «Подобные элементы угрожают демократическим правам каждого гражданина, — сказал бы Штойбнер. — Арест Вестфаля есть акт самозащиты». Спрашивается, кого и от кого надо защищать: то ли Запад от Востока, то ли Восток от Запада?
«Эй, служка, включай экстренное торможение, слышишь?»
Анне разрешили остаться вдвоем с Францем. Она увидела его у дверей, он стоял бледный, под глазами круги, она поднялась со стула, пошла к нему навстречу, протянув руки, но остановилась за несколько шагов и уронила руки.
— Бог в помощь, мой мальчик.
Франц так и не понял, сказала это она на самом деле или он вообразил, будто слышит эти слова.
«Пора, мой мальчик». Чмок в лоб, чмок в щеку.
Ему хотелось унизить ее, поквитаться с ней за все.
Под его взглядом Анна покраснела. Ах, как Франц смотрел на нее — боже мой, он уже больше не ребенок.
«Тебя, верно, Ганс прислал? Не одна же ты приехала. Где он ждет? В приемной или внизу, в машине?»
«Он совершенно раздавлен. Когда его выпустят, я его сразу куда-нибудь отправлю. Пожалуй, к Максу. Они могли бы путешествовать вместе».
«Ты все еще сидишь на голливудской диете? Апельсины, целый день ничего, кроме апельсинов. Зря ты не надела черное платье. В черном ты кажешься стройней. Так говорит Ганс. Он будет недоволен, если ты растолстеешь».
Анне мучительно хотелось обнять мальчика, прижать его к себе, погладить. Он казался ей беспомощным, как малое дитя, когда она еще носила его на руках, и, отогнав робость, которую он неизменно у нее вызывал, она подбежала к нему, зажала между ладонями его лицо, начала целовать лоб, щеки, что подвернется.
Несколько секунд Франц безропотно сносил ее нежности, отдался чувству надежной защиты, даже глаза закрыл. Но, открыв их снова, он увидел рядом полное, мясистое лицо матери, уловил аромат духов, которыми она всегда душится на ночь — для кого, господи, — и которыми от нее пахнет по утрам, когда она приходит будить его: «Бог в помощь, мой мальчик», и вырвался из ее объятий резким коротким движением, больно толкнув ее в грудь.
Получив редкое и невостребованное образование, нейробиолог Кирилл Озеров приходит на спор работать в школу. Здесь он сталкивается с неуправляемыми подростками, буллингом и усталыми учителями, которых давит система. Озеров полон энергии и энтузиазма. В борьбе с царящим вокруг хаосом молодой специалист быстро приобретает союзников и наживает врагов. Каждая глава романа "Четыре месяца темноты" посвящена отдельному персонажу. Вы увидите события, произошедшие в Городе Дождей, глазами совершенно разных героев. Одарённый мальчик и загадочный сторож, живущий в подвале школы.
МГНОВЕННЫЙ БЕСТСЕЛЛЕР THE SATURDAY TIMES. ИДЕАЛЬНО ДЛЯ ПОКЛОННИКОВ ФРЕДРИКА БАКМАНА. Иногда, чтобы выбраться из дебрей, нужно в них зайти. Айзек стоит на мосту в одиночестве. Он сломлен, разбит и не знает, как ему жить дальше. От отчаяния он кричит куда-то вниз, в реку. А потом вдруг слышит ответ. Крик – возможно, даже более отчаянный, чем его собственный. Айзек следует за звуком в лес. И то, что он там находит, меняет все. Эта история может показаться вам знакомой. Потерянный человек и нежданный гость, который станет его другом, но не сможет остаться навсегда.
«Все взрослые когда-то были детьми, но не все они об этом помнят», – писал Антуан де Сент-Экзюпери. «Полдетства» – это сборник ярких, захватывающих историй, адресованных ребенку, живущему внутри нас. Озорное детство в военном городке в чужой стране, первые друзья и первые влюбленности, жизнь советской семьи в середине семидесятых глазами маленького мальчика и взрослого мужчины много лет спустя. Автору сборника повезло сохранить эти воспоминания и подобрать правильные слова для того, чтобы поделиться ими с другими.
Таня живет в маленьком городе в Николаевской области. Дома неуютно, несмотря на любимых питомцев – тараканов, старые обиды и сумасшедшую кошку. В гостиной висят снимки папиной печени. На кухне плачет некрасивая женщина – ее мать. Таня – канатоходец, балансирует между оливье с вареной колбасой и готическими соборами викторианской Англии. Она снимает сериал о собственной жизни и тщательно подбирает декорации. На аниме-фестивале Таня знакомится с Морганом. Впервые жить ей становится интереснее, чем мечтать. Они оба пишут фанфики и однажды создают свою ролевую игру.
«Холмы, освещенные солнцем» — первая книга повестей и рассказов ленинградского прозаика Олега Базунова. Посвященная нашим современникам, книга эта затрагивает острые морально-нравственные проблемы.
Кэти Акер и Маккензи Уорк встретились в 1995 году во время тура Акер по Австралии. Между ними завязался мимолетный роман, а затем — двухнедельная возбужденная переписка. В их имейлах — отблески прозрений, слухов, секса и размышлений о культуре. Они пишут в исступлении, несколько раз в день. Их письма встречаются где-то на линии перемены даты, сами становясь объектом анализа. Итог этих писем — каталог того, как два неординарных писателя соблазняют друг друга сквозь 7500 миль авиапространства, втягивая в дело Альфреда Хичкока, плюшевых зверей, Жоржа Батая, Элвиса Пресли, феноменологию, марксизм, «Секретные материалы», психоанализ и «Книгу Перемен». Их переписка — это «Пир» Платона для XXI века, написанный для квир-персон, нердов и книжных гиков.