Прощание с ангелами - [48]
Когда кабина лифта проходила уровень второго этажа, он снова вспомнил Рёкница, этого смешного чудака. В жизни своей Томас не встречал человека, к которому он испытывал бы такое доверие. Ах, если бы этот тощий кривобокий инспектор по-прежнему сидел в своем кабинете, где другому уже некуда было присесть, потому что даже на стульях громоздились бумаги, и разобраться в них не мог никто, кроме самого хозяина.
«Если вам нужна только правда…»
«Как мне быть, Рёкниц? Другими словами, мне не нужна правда вообще, мне нужна конкретная правда, применимая к данному конкретному случаю».
Томас пересек узкую улочку перед ратушей, прошел мимо стоянки до газетного киоска перед универсальным магазином, увидел на первой странице окружной газеты портрет Карла Вестфаля, остановился и купил этот номер.
«Незаконный арест».
«Свободу Карлу Вестфалю!»
Портрет наверняка переснимали с какой-нибудь старой фотографии, Вестфаль так выглядел десять лет назад, когда они познакомились и обменялись несколькими словами на свадьбе у Герберта и Рут. Сперва Томас вообще не хотел идти и пошел только ради Макса, выразившего желание увидеть на свадьбе всю родню. Да и то Анна в последнюю минуту отказалась. Вот на этой-то свадьбе Герберт и познакомил его с отцом Рут. Ему сразу бросилось в глаза, какой у Вестфаля странный цвет лица. Будто у человека желтуха. Вдобавок не то глаза слишком запали, не то скулы слишком выступают. Волосы густые, коротко подстриженные, седые. Очевидно, у Вестфаля что-то было не в порядке с печенью или с почками. Ел он мало, пить вообще не пил, но курил много. Это Томас хорошо запомнил. Когда они стояли рядом, Вестфаль вдруг обернулся, поискал глазами Рут, увидел, что дочь танцует, и сказала «Дайте мне сигарету, пока она не смотрит». — «Вам нельзя курить?» Вестфаль только плечами пожал, мол, стоит ли говорить о таких пустяках. Они простояли рядом ровно столько, сколько нужно, чтобы выкурить сигарету. Из рассказов Рут об отце Томас составил себе совсем другой образ. А этот, стоящий подле него человек, и курит-то украдкой, за спиной у дочери. Вот, значит, он каков, великий Вестфаль, успел подумать Томас с насмешкой.
В свое время он ревновал Рут к отцу, в ту пору, когда считал, будто Рут не имеет права любить кого-нибудь еще, кроме него, Томаса. Он потому и не мог удержаться от своей дурацкой реплики, что принимал чувства Рут к отцу за неумеренное девичье обожание.
«Ты о нем так говоришь, словно перед ним надо стоять на коленях».
Она не ответила, она вообще не реагировала на его слова. Или ему так показалось? Но он еще пуще раззадорился.
«Как перед святым».
Только тут она ответила — вынула свою руку из его руки и сказала смущенно, почти робко:
«Зачем ты это говоришь?»
И по сей день, спустя много лет, он все еще стыдился сказанных тогда слов не столько перед Рут, сколько перед Вестфалем. Теперь, при взгляде на портрет Вестфаля, собственная жизнь по сравнению с жизнью этого человека показалась ему жалкой, ничтожной и непомерно раздутой собственными усилиями. Его проблемы и проблемы, занимающие Вестфаля, просто несоизмеримы. Здесь тоже одна из причин, почему он потерял Рут. Она превосходила его, просто по-человечески превосходила, даже в своих заблуждениях. Тот раз, когда он в приливе отчаяния, и злости, и надежд овладел ею, ему казалось, что теперь она принадлежит только ему, что теперь они оба начнут все сначала, он ждал позднего, но отнюдь не запоздалого признания Рут: «Я совершила ошибку, выйдя за Герберта». Но вместо этого она сказала, когда он начал ходить за ней по пятам, подстерегать ее на улице: «Я хочу, Томас, чтобы ты меня правильно понял. Я не жалею, что пришла к тебе. Я не раскаиваюсь в том, что была, но прийти еще раз я не смогу».
Рут всегда оставалась для него загадкой.
У рынка Томас сел на семерку и поехал к северу, туда, где школа имени Гердера. Пусть решает Рут. Если она потребует, он пойдет к Неймюллеру и подаст в отставку, еще не приступив к работе. Это представлялось ему выходом, достойным и приличным.
Без стука — в школе он вообще открывал без стука все двери — швейцар приоткрыл дверь директорского кабинета, сунул в щель лысую голову и доложил:
— Там по коридору слоняется какой-то тип…
— Спросите, чего ему надо.
— Может, сюда привести?
— Нет. — Рут вдруг передумала. — Я сама выйду.
Встретить Томаса — а это, без сомнения, он — она должна сама. Теперь, когда дело зашло так далеко, к ней вернулось спокойствие. В жизни встречаются проблемы и посерьезнее. Для отца сейчас решается вопрос жизни и смерти, а она сочиняет младенческие альтернативы: либо Томас не принимает школу, либо я подаю заявление об уходе. Если каждый вздумает так себя вести, получится бесконечное хождение вместо работы. Впрочем, даже хорошо, что Томас пришел. В его присутствии, как ей думалось, она скорее сумеет добиться внутреннего отстранения. Через некоторое время между ней и Томасом не останется ничего невысказанного, между ней и Гербертом — тоже.
Рут привела в порядок папки на письменном столе, взяла перепечатанные листки, выровняла стопку, постучав длинной стороной о настольное стекло, ровненько уложила ее поверх папок, страничка к страничке, и все это — с нарочитой медлительностью, словно надеялась обрести благодаря внешнему порядку внутреннее спокойствие. Потом она поднялась на второй этаж.
Действие романа разворачивается во время оккупации Греции немецкими и итальянскими войсками в провинциальном городке Бастион. Главная героиня книги – девушка Рарау. Еще до оккупации ее отец ушел на Албанский фронт, оставив жену и троих детей – Рарау и двух ее братьев. В стране начинается голод, и, чтобы спасти детей, мать Рарау становится любовницей итальянского офицера. С освобождением страны всех женщин и семьи, которые принимали у себя в домах врагов родины, записывают в предатели и провозят по всему городу в грузовике в знак публичного унижения.
После восемнадцати лет отсутствия Джек Тернер возвращается домой, чтобы открыть свою юридическую фирму. Теперь он успешный адвокат по уголовным делам, но все также чувствует себя потерянным. Который год Джека преследует ощущение, что он что-то упускает в жизни. Будь это оставшиеся без ответа вопросы о его брате или многообещающий роман с Дженни Уолтон. Джек опасается сближаться с кем-либо, кроме нескольких надежных друзей и своих любимых собак. Но когда ему поручают защиту семнадцатилетней девушки, обвиняемой в продаже наркотиков, и его врага детства в деле о вооруженном ограблении, Джек вынужден переоценить свое прошлое и задуматься о собственных ошибках в общении с другими.
Повествование ведёт некий Леви — уроженец г. Ленинграда, проживающий в еврейском гетто Антверпена. У шамеша синагоги «Ван ден Нест» Леви спрашивает о возможности остановиться на «пару дней» у семьи его новоявленного зятя, чтобы поближе познакомиться с жизнью английских евреев. Гуляя по улицам Манчестера «еврейского» и Манчестера «светского», в его памяти и воображении всплывают воспоминания, связанные с Ленинским районом города Ленинграда, на одной из улиц которого в квартирах домов скрывается отдельный, особенный роман, зачастую переполненный болью и безнадёжностью.
Что скрывается за той маской, что носит каждый из нас? «Воображаемые жизни Джеймса Понеке» – роман новозеландской писательницы Тины Макерети, глубокий, красочный и захватывающий. Джеймс Понеке – юный сирота-маори. Всю свою жизнь он мечтал путешествовать, и, когда английский художник, по долгу службы оказавшийся в Новой Зеландии, приглашает его в Лондон, Джеймс спешит принять предложение. Теперь он – часть шоу, живой экспонат. Проводит свои дни, наряженный в национальную одежду, и каждый за плату может поглазеть на него.
Село Белогорье. Храм в честь иконы Божьей Матери «Живоносный источник». Воскресная литургия. Молитвенный дух объединяет всех людей. Среди молящихся есть молодой парень в инвалидной коляске, это Максим. Максим большой молодец, ему все дается с трудом: преодолевать дорогу, писать письма, разговаривать, что-то держать руками, даже принимать пищу. Но он не унывает, старается справляться со всеми трудностями. У Максима нет памяти, поэтому он часто пользуется словами других людей, но это не беда. Самое главное – он хочет стать нужным другим, поделиться своими мыслями, мечтами и фантазиями.
Скорее рассказ, чем книга. Разрушенные представления, юношеский максимализм и размышления, размышления, размышления… Нет, здесь нет большой трагедии, здесь просто мир, с виду спокойный, но так бурно переживаемый.