Прощание с ангелами - [34]
— Когда он исчез?
— Ах, я была уверена, что он у тебя.
— Не надо сразу же сходить с ума.
— Вот и Ганс так говорит.
Ее наивная зависимость от чужого мнения всегда сердила Макса. Но снова и снова находился очередной мужчина, на авторитет которого она ссылалась. Поначалу: «Вот и Макс так говорит». Позднее: «Патер Зигисберт», теперь: «Ганс так говорит».
— Когда он исчез? — Макс повторил вопрос.
— Больше недели назад.
Анна хотела собрать ужин.
— Боже мой, — сказала она, — ты, наверно, проголодался.
Но он предпочел, чтобы она осталась с ним, да и есть ему не хотелось. И все чудилось, что к его одежде пристал больничный запах.
— Я был у Ханны, — сказал он.
— Профессор подал нам надежду. Ей прежде всего нужен покой. Ты только представь себе, они даже мне не разрешают навещать ее чаще, чем раз в неделю. Ее надо еще раз показать хирургу. В Швейцарии есть специалист как раз по таким болезням.
Макс заметил, что Анна покрасила волосы. Раньше они были не такие черные.
— Маленькие дети — маленькие заботы, большие дети — большие заботы, — сказала Анна. — Так было, так будет.
В ее разговорчивости было что-то истерическое.
Макс уже привык к странному поведению сестры, едва разговор заходил о Ханне. Анна либо пыталась переменить тему, либо потоком слов взвинчивала себя до такого состояния, что под конец уже и притворяться не требовалось.
Надо признать, Анна сделала все, что в человеческих силах, чтобы вернуть Ханне здоровье. И вероятно, делает до сих пор. Однако он смутно чувствовал, что в глубине души Анна вовсе не хочет, чтобы Ханна выздоровела. Существовала какая-то таинственная связь между событиями — автомобильная катастрофа в окрестностях Барселоны, беспомощное бегство Людвига от мира, бурное волнение Ханны, о котором говорил врач, загадочное поведение мальчика. До сих пор он не давал хода смутному чувству, считал его несправедливым по отношению к Анне, теперь же оно сгущалось в подозрение. Трудно не заметить, как Анна привязана к Гансу, как усиленно подчеркивает материнское отношение к зятю при посторонних. Так усиленно, что не только присутствующим, но и Гансу делается не по себе.
— Где Ганс? — спросил он.
— У него еще дела в салоне, а потом он хотел заехать к Ханне.
— Анна, — начал Макс, и в голосе его зазвучали те нотки, которых она боялась еще девочкой, ибо он, Макс, решал, чему быть и чему не быть в их доме, а не мать, про отца и говорить нечего. — Анна! Что у тебя с Гансом?
И, едва завершив вопрос, он вспомнил. Вот так же, почти слово в слово, он уже однажды спрашивал ее: «Анна! Что у тебя с патером Зигисбертом?» — «Ты с ума сошел, что у меня может быть с патером Зигисбертом?»
— Что у меня может быть с Гансом?
Ее удивление, ее гнев казались неподдельными, он даже склонен был поверить. Но ведь и в тот раз она сумела обмануть его.
Открылась входная дверь.
— А вот и он, — сказала Анна и несколько раз провела кончиками пальцев по глазам и щекам.
«Чтоб он не догадался».
«А почему, собственно?»
Ганс Бремер был гостеприимный хозяин, сколько раз Макс ни приезжал к Анне, он снова и снова убеждался в этом. К тому же, кроме Франца, это был единственный человек, с кем здесь можно разговаривать, единственный партнер. Вот только для Ханны он не годился в партнеры.
— Она уже и тебе успела задурить голову? — спросил Ганс, протягивая руку Максу, а когда тот хотел встать, чтобы поздороваться с племянником, силой усадил его обратно. — Она готова задурить голову всему свету из-за того, что мальчик без спросу на несколько дней отлучился из дому. Неотъемлемое право юности. Ты не находишь, Макс?
Ганс рассмеялся. Макс не понимал, как он может смеяться, вернувшись от Ханны. И что, спрашивал себя Макс, побудило этого самоуверенного человека жениться на робкой, мнительной девочке?
— Ты у Ханны был? — спросила Анна.
— Ночь прошла не совсем спокойно. Меня к ней не пропустили.
Ага, его тоже не пропустили, подумал Макс.
«Моя племянница вообще очень возбудима. Когда я прихожу к ней, бывает точно так же, да вы и сами видели…» — «Как врач, я вижу и разницу».
— Хвалиться нечем, — сказал Ганс, пожимая плечами и тем самым давая понять, что все усилия врачей представляются ему такими же бесплодными, как и паломничество Анны вместе с больной к Лурдской богоматери сразу после операции, когда еще оставалась надежда.
Какое-то мгновение ни один из них не знал, что сказать, каждый глядел прямо перед собой, скованный даже физически, словно больная незримо присутствовала среди них.
Между Гансом и Анной что-то есть, теперь Макс в этом не сомневался.
Ганс всячески старался переменить разговор. Он считал, что с Анны станется устроить сцену при старшем брате. Он открыл бутылку божоле. Макс наблюдал за ним с легкой насмешкой. Ганс — галломан, даже в подборе вин.
— Твоя поездка в зону, — сказал Ганс, — вызвала немало толков.
Макс отпил из бокала. Ему было неприятно, что Ганс заговорил как раз о том, о чем он предпочел бы забыть. Звонок Анны напугал его. Он побросал самые необходимые вещи в дорожный чемоданчик и помчался сломя голову на ее зов. Но по дороге он все больше и больше приходил к убеждению, что обманывает себя, если воображает, будто лишь ради Анны и мальчика так поспешно ринулся в путь. Звонок сестры послужил желанным предлогом бежать от собственных проблем. С того дня, как у него побывала Рут, его тяготило сознание вины, и он не видел способа избавиться от этого, не видел приемлемого выхода.
Роман, написанный поэтом. Это многоплановое повествование, сочетающее фантастический сюжет, философский поиск, лирическую стихию и языковую игру. Для всех, кто любит слово, стиль, мысль. Содержит нецензурную брань.
Даже если весь мир похож на абсурд, хорошая книга не даст вам сойти с ума. Люди рассказывают истории с самого начала времен. Рассказывают о том, что видели и о чем слышали. Рассказывают о том, что было и что могло бы быть. Рассказывают, чтобы отвлечься, скоротать время или пережить непростые времена. Иногда такие истории превращаются в хроники, летописи, памятники отдельным периодам и эпохам. Так появились «Сказки тысячи и одной ночи», «Кентерберийские рассказы» и «Декамерон» Боккаччо. «Новый Декамерон» – это тоже своеобразный памятник эпохе, которая совершенно точно войдет в историю.
«Унижение, проникнув в нашу кровь, циркулирует там до самой смерти; мое причиняет мне страдания до сих пор». В своем новом романе Ян Муакс, обладатель Гонкуровской премии, премии Ренодо и других наград, обращается к беспрерывной тьме своего детства. Ныряя на глубину, погружаясь в самый ил, он по крупицам поднимает со дна на поверхность кошмарные истории, явно не желающие быть рассказанными. В двух частях романа, озаглавленных «Внутри» и «Снаружи», Ян Муакс рассматривает одни и те же годы детства и юности, от подготовительной группы детского сада до поступления в вуз, сквозь две противоположные призмы.
В сборнике представлены произведения выдающегося писателя Фридриха Горенштейна (1932–2002), посвященные Израилю и судьбе этого государства. Ранее не издававшиеся в России публицистические эссе и трактат-памфлет свидетельствуют о глубоком знании темы и блистательном даре Горенштейна-полемиста. Завершает книгу синопсис сценария «Еврейские истории, рассказанные в израильских ресторанах», в финале которого писатель с надеждой утверждает: «Был, есть и будет над крышей еврейского дома Божий посланец, Ангел-хранитель, тем более теперь не под чужой, а под своей, ближайшей, крышей будет играть музыка, слышен свободный смех…».
События книги разворачиваются в отдаленном от «большой земли» таежном поселке в середине 1960-х годов. Судьбы постоянных его обитателей и приезжих – первооткрывателей тюменской нефти, работающих по соседству, «ответработников» – переплетаются между собой и с судьбой края, природой, связь с которой особенно глубоко выявляет и лучшие, и худшие человеческие качества. Занимательный сюжет, исполненные то драматизма, то юмора ситуации описания, дающие возможность живо ощутить красоту северной природы, боль за нее, раненную небрежным, подчас жестоким отношением человека, – все это читатель найдет на страницах романа. Неоценимую помощь в издании книги оказали автору его друзья: Тамара Петровна Воробьева, Фаина Васильевна Кисличная, Наталья Васильевна Козлова, Михаил Степанович Мельник, Владимир Юрьевич Халямин.
Когда даже в самом прозаичном месте находится место любви, дружбе, соперничеству, ненависти… Если твой привычный мир разрушают, ты просто не можешь не пытаться все исправить.