Прощание с ангелами - [34]

— Когда он исчез?

— Ах, я была уверена, что он у тебя.

— Не надо сразу же сходить с ума.

— Вот и Ганс так говорит.

Ее наивная зависимость от чужого мнения всегда сердила Макса. Но снова и снова находился очередной мужчина, на авторитет которого она ссылалась. Поначалу: «Вот и Макс так говорит». Позднее: «Патер Зигисберт», теперь: «Ганс так говорит».

— Когда он исчез? — Макс повторил вопрос.

— Больше недели назад.

Анна хотела собрать ужин.

— Боже мой, — сказала она, — ты, наверно, проголодался.

Но он предпочел, чтобы она осталась с ним, да и есть ему не хотелось. И все чудилось, что к его одежде пристал больничный запах.

— Я был у Ханны, — сказал он.

— Профессор подал нам надежду. Ей прежде всего нужен покой. Ты только представь себе, они даже мне не разрешают навещать ее чаще, чем раз в неделю. Ее надо еще раз показать хирургу. В Швейцарии есть специалист как раз по таким болезням.

Макс заметил, что Анна покрасила волосы. Раньше они были не такие черные.

— Маленькие дети — маленькие заботы, большие дети — большие заботы, — сказала Анна. — Так было, так будет.

В ее разговорчивости было что-то истерическое.

Макс уже привык к странному поведению сестры, едва разговор заходил о Ханне. Анна либо пыталась переменить тему, либо потоком слов взвинчивала себя до такого состояния, что под конец уже и притворяться не требовалось.

Надо признать, Анна сделала все, что в человеческих силах, чтобы вернуть Ханне здоровье. И вероятно, делает до сих пор. Однако он смутно чувствовал, что в глубине души Анна вовсе не хочет, чтобы Ханна выздоровела. Существовала какая-то таинственная связь между событиями — автомобильная катастрофа в окрестностях Барселоны, беспомощное бегство Людвига от мира, бурное волнение Ханны, о котором говорил врач, загадочное поведение мальчика. До сих пор он не давал хода смутному чувству, считал его несправедливым по отношению к Анне, теперь же оно сгущалось в подозрение. Трудно не заметить, как Анна привязана к Гансу, как усиленно подчеркивает материнское отношение к зятю при посторонних. Так усиленно, что не только присутствующим, но и Гансу делается не по себе.

— Где Ганс? — спросил он.

— У него еще дела в салоне, а потом он хотел заехать к Ханне.

— Анна, — начал Макс, и в голосе его зазвучали те нотки, которых она боялась еще девочкой, ибо он, Макс, решал, чему быть и чему не быть в их доме, а не мать, про отца и говорить нечего. — Анна! Что у тебя с Гансом?

И, едва завершив вопрос, он вспомнил. Вот так же, почти слово в слово, он уже однажды спрашивал ее: «Анна! Что у тебя с патером Зигисбертом?» — «Ты с ума сошел, что у меня может быть с патером Зигисбертом?»

— Что у меня может быть с Гансом?

Ее удивление, ее гнев казались неподдельными, он даже склонен был поверить. Но ведь и в тот раз она сумела обмануть его.

Открылась входная дверь.

— А вот и он, — сказала Анна и несколько раз провела кончиками пальцев по глазам и щекам.

«Чтоб он не догадался».

«А почему, собственно?»

Ганс Бремер был гостеприимный хозяин, сколько раз Макс ни приезжал к Анне, он снова и снова убеждался в этом. К тому же, кроме Франца, это был единственный человек, с кем здесь можно разговаривать, единственный партнер. Вот только для Ханны он не годился в партнеры.

— Она уже и тебе успела задурить голову? — спросил Ганс, протягивая руку Максу, а когда тот хотел встать, чтобы поздороваться с племянником, силой усадил его обратно. — Она готова задурить голову всему свету из-за того, что мальчик без спросу на несколько дней отлучился из дому. Неотъемлемое право юности. Ты не находишь, Макс?

Ганс рассмеялся. Макс не понимал, как он может смеяться, вернувшись от Ханны. И что, спрашивал себя Макс, побудило этого самоуверенного человека жениться на робкой, мнительной девочке?

— Ты у Ханны был? — спросила Анна.

— Ночь прошла не совсем спокойно. Меня к ней не пропустили.

Ага, его тоже не пропустили, подумал Макс.

«Моя племянница вообще очень возбудима. Когда я прихожу к ней, бывает точно так же, да вы и сами видели…» — «Как врач, я вижу и разницу».

— Хвалиться нечем, — сказал Ганс, пожимая плечами и тем самым давая понять, что все усилия врачей представляются ему такими же бесплодными, как и паломничество Анны вместе с больной к Лурдской богоматери сразу после операции, когда еще оставалась надежда.

Какое-то мгновение ни один из них не знал, что сказать, каждый глядел прямо перед собой, скованный даже физически, словно больная незримо присутствовала среди них.

Между Гансом и Анной что-то есть, теперь Макс в этом не сомневался.

Ганс всячески старался переменить разговор. Он считал, что с Анны станется устроить сцену при старшем брате. Он открыл бутылку божоле. Макс наблюдал за ним с легкой насмешкой. Ганс — галломан, даже в подборе вин.

— Твоя поездка в зону, — сказал Ганс, — вызвала немало толков.

Макс отпил из бокала. Ему было неприятно, что Ганс заговорил как раз о том, о чем он предпочел бы забыть. Звонок Анны напугал его. Он побросал самые необходимые вещи в дорожный чемоданчик и помчался сломя голову на ее зов. Но по дороге он все больше и больше приходил к убеждению, что обманывает себя, если воображает, будто лишь ради Анны и мальчика так поспешно ринулся в путь. Звонок сестры послужил желанным предлогом бежать от собственных проблем. С того дня, как у него побывала Рут, его тяготило сознание вины, и он не видел способа избавиться от этого, не видел приемлемого выхода.